Лихие гости

Загоревшись этой придумкой, пришедшей ему в голову совершенно неожиданно, Захар Евграфович, не любивший откладывать в долгий ящик никаких дел, покинул стол, предупредив Луизу и Ксению, чтобы они его дождались, и отправился на кухню к Коле-милому.

Тот сидел за своим маленьким столиком, раскладывал растрепанные карты и ругал неповоротливых Анисью и Апросинью, досадуя, что лишился такой доброй помощницы, какой была Анна. От раздражения карты у него путались, ложились не так, как надо, и Коля-милый начинал ощущать, что из глубины его нутра поднимается, словно теплый, согревающий клубок, неодолимое желание глотнуть водочки — первый и самый верный признак долгого в своей безоглядности запоя.

Увидев в дверях хозяина, Коля-милый сгреб в кучу карты, сунул их в ящичек и вдруг, совсем некстати, вспомнил последнюю угрозу Захара Евграфовича посадить его в клетку к медведям, и теплый клубок сам собой рассосался, как и желание выпить водочки.

— Слушай меня, Николай Васильевич, обед нужен. По самому высшему разряду! Американцев будем встречать и англичан еще. Сможешь удивить?

Коля-милый поднялся из-за своего столика, расправил плечи, словно стоял на плацу перед командиром, и по-солдатски коротко спросил:

— Когда обед нужно приготовить?

— Да погоди, — усмехнулся Захар Евграфович, — не так скоро. Еще не знаю, когда они прибудут. Поэтому и ты не торопись, подумай хорошенько и так сделай, чтобы они пальцы свои обжевали.

— Обжуют, Захар Евграфович, как миленькие. Не извольте беспокоиться. А меню я придумаю и отдельно предоставлю для просмотра.

На том и порешили.

Довольный, Захар Евграфович вернулся к Луизе с Ксенией и рассказал им, что Коля-милый должен сочинить по-особому знатный обед.

— Захарушка, — тихо укорила Ксения, — ты как ребенок… Придумал, спохватился, побежал… А зачем тебе этот обед нужен? Пыль в глаза пускать?

— Да хотя бы и так, Ксюша! Почему и пыль не пустить, если она имеется. Все, решено! Обед будет! А вы, дамы, должны быть в новых нарядах! Кто в доме хозяин?! — И он шутливо пристукнул кулаком по столу.

— Ты, ты, Захарушка, ты у нас хозяин, — улыбнулась Ксения и поднялась из-за стола. — Спокойной ночи.

В спальне, снимая платье, Луиза спросила:

— Мсье Луканьин… Военный Коллис… Ученый? Зачем?

— Да Бог их знает, — ответил Захар Евграфович, — сказано в письме, что начальником над ними лейтенант Коллис. А зачем? Им, Луизонька, как Агапов говорит, виднее, они люди умные и ученые!

И он нетерпеливыми руками принялся помогать ей снимать платье.

Луиза так прочно вошла в последнее время в жизнь Захара Евграфовича, что он иногда, задумываясь, даже удивлялся самому себе: не было раньше такого человека, который имел бы над ним полную власть. И выражалась эта власть только в напевном голосе, в плавных движениях, в искрящихся темных глазах и в нежных ласках. Луиза ничего от него не требовала: ни денег, ни нарядов, даже не задавала вопросов о будущем, — словом, не досаждала и малой малостью, но сам Захар Евграфович знал: если она попросит, он для нее готов на все.

И с этой мыслью в тот поздний вечер он уснул, уткнувшись лицом в теплое плечо Луизы, совершенно счастливым.

А на следующий день, после обеда, из Успенки подоспело известие, что Данила бесследно пропал.

7

— Такие, варнаки, ловкие, прямо спасу нет! Чих-пых, мы и сообразить ничего не успели. Руки связаны, рот заткнули, а на голове мешок, мы и не видели ничего; слышали только, что Данила нас позвал, и больше его не слышали — не мякнул даже. Кони всхрапнули и поскакали. Ну а мы в мешках сидели, пока мужики не подъехали и не развязали…

— Спать надо было меньше, сволочи! — ярился Егорка и едва не наскакивал на сторожей с кулаками.

— Ты нас не сволочи, — угрюмо оправдывались сторожа, — ферт отыскался! Вот сам бы тут посидел под таким страхом, поглядели бы на тебя… Ишь, какой храбрый, после драки…

Егорка плюнул и отступился, понимая, что, сколько ни кричи сейчас, хоть закричись, хоть в кровь расхлестни рожи недотепистым сторожам, все равно толку не будет и делу не поможешь. А дело складывалось худо. На подстылом снегу, еще с прошлого дня истоптанном многими конскими копытами, свежих утренних следов отыскать не удалось. Нашел, правда, Егорка несколько вмятин от подков, определил, что направлены они в сторону дороги, которая ведет в Емельяновку и дальше, в тайгу, но тут же эти вмятины и потерялись. Пока сновал туда-сюда, пока сторожей тормошил, добиваясь от них внятного ответа, солнышко поднялось, стало припекать, и снег, оседая, заслезился — какие уж там следы!

Будто на воздусях улетел Данила, оставив после себя ровным счетом пустое место. Так же бесследно исчез и его конь.