Лихие лета Ойкумены

Княгиня Зорина не была уже, как перед этим, суровой и неумолимой. В одну секунду сбросила с себя напущенную на рубежах строгость, стала не правительницей — просто женой, а еще ровней всем и другом для всех. Увидела гонца и убедилась, что он все-таки гонец, и обрадовалась, не зная как, спрашивала и спрашивала, как вопрошает в таком случае каждая жена: где князь, что с князем и его ратью, как долго он еще будет там, на месте недавних битв, а допытавшись и убедившись: рати славянские перехватили у супостата славу и перехватили возможность, наступил желанный мир, а с миром вернется под каждую втикачскую кровлю благодать, — перевела дух и прикрыла в сладком покое глаза.

— Принесем жертву добрым богам. Здесь же, на этом счастливом месте, в этот утешительный для всех момент.

Вновь она стала властной и торжественной, как всякая жрица, и благодарна богам за одержанную над супостатом победу. Славила Перуна, Хорса, Даждьбога и обещала, снова славила и снова обещала: народ земли Трояновой не забудет их покровительства, воздаст должное их покровительству и воздаст достойно. Вернется с поля боя рать — по всей земле задымят капища, вся земля явит солнцеликим свою щедрость и свою благодарность.

Возвращаясь в Детинец, Зорина утешала себя уверенностью: наконец-то избавится бремя княжеских обязанностей, давать лад очагу и детям. А не произошло того, что обязанностей и вовсе стало больше. Князь не объявляется и не объявляется, а княжество обрадовалось добрым вестям и захмелело, но не тем, на что надеялись, а хмелем. Думала, жены не покладая рук, заботятся, чтобы мужи, вернувшись, довольны были ими и тем, что готовили для детей, общины, а эти жены взяли и обезумили на радостях, не о жатве заботятся, о веселом застолье с мужами-победителями. Только и делают, что шлют в Детинец послов и спрашивают у княгини: «Где рать? Почему есть примирение, а мужей нет?…»

Как будешь спокойной и доброй с такими? Должна напускать на себя вон какую строгость, а еще бывать в селах и присматривать за порядком, которым желает порадовать князя, давать наставления тем, которые сами себе не способны их дать.

Возвращаясь однажды из таких посещений и думая в пути, ехать уже в княжеский Детинец или завернуть еще в одно село, увидела вдруг: с высоты в долину медленно двигалась вереница ратных мужей — впереди всадники, за всадниками обозы, вновь всадники и снова обозы.

«Все-таки идут… — вскинулась сердцем. — Все-таки оставили Тиверию и идут!»

Пришпорила жеребца и погнала наперерез воинам. Знала: это не втикачи. Были бы втикачи, давно свернули бы в стольный Детинец. А все же не могла не поспешить и не поинтересоваться: кто? откуда?

Так и спросила, когда подъехала и осадила перед обозом напуганного своим беспокойством жеребца:

— Кто будете, люди?

— Поляне, сестра пригожая, и росичи.

— С поля боя идете?

— Да, так.

— Что же несете оттуда?

— Перехваченную возможность, покой.

— Слава богам! И вам слава, мученики битв!

— Мученики остались на поле боя, достойная. Мы — те, что взяли верх над супостатом и знаменуют собой славу в битвах.

— Каждому свое, да. А рать втикачская, князь Втикачи тоже отправились за вами?

— Да нет, втикачи на прадедовой земле, при князе Тиверии остались. Позже будут.

Говорили, что и гонец Богданки, а он так радовал своими рассказами сердце: это, правда, что произошло примирение, что ее муж и князь, жив, не на этой, так на следующей, а не на следующей, то уж через ту неделю, а будет дома.

Такая услащенная была этими добрыми вестями, или передумала, убедившись, — не поехала в тот день ни на недалекое отсюда село, ни еще куда-то, направила жеребца к княжескому жилищу и к жилищу своих кровных. Дети ее не предоставлены, разумеется, сами на себя. Старшие — Славомир, Радогост — отроки уже, отданы в младшую княжескую дружину приобретать ратные навыки, младших оставляет, когда едет из Детинца, на руки наставницы. И все же наставница есть наставница, а мать есть мать. Если могла бы быть и днем и ночью с детьми, смотреть за каждым и чувствовать, что каждому надо, что у каждого болит. Хорошо тогда посещать очаг, когда есть в нем заботливая огнищанка. Да, не огнищанин и не челядник, тем более, все-таки огнищанка, продолжательница рода и ревнивая хранительница родовых обычаев. А что будет в ее жилище и — с жилищем, если и дальше так будет складываться: муж — в походах и на полях брани, а она — повелительница Втикачи вместо мужа? Или тогда этот обычай будет известен и соблюден, ибо взлелеян и вознесен превыше всего? Или должна утешиться другим — что он бдит, чтобы был порядок и покой во всей земле? И об этом кому-то следует заботиться, да. Но кто позаботится о роде, о наследстве рода — обычае, если не позаботится мать?