Лихо. Двенадцать железных цепей

– Брат Лаза-ар. – Насмешливый, чуть гнусавый голос. – Пришёл всё-таки?

Держать лицо. В таких случаях это важно.

Он не колдун, которого можно вывести на чистую воду одним-единственным движением. Он просто книжный червь, тихий травник и проницательный человек, которому благодаря дотошности удалось вычислить ведьму, неуловимую для прежних дознавателей.

Спросил скучающе:

– А почему бы мне и не быть здесь, брат Эйлуд? – И поднял взгляд.

После беседы с Сааком иофатская речь звучало тяжело, словно правил гружёной повозкой, которая всё норовила уехать не туда. Как же всё-таки приятно было говорить на родном языке – легко, не задумываясь.

Тонкий и белобрысый, с дымчато-синими глазами, брат Эйлуд смотрел на Лазара и едва улыбался.

– Говорят, ты очень занят, брат Лазар, – произнёс он мягко. – С тех пор как подался в дознаватели. Брат Гвидо обеспокоен тем, что ты не ходишь на утренние бдения. Не ведьма ли смутила твою душу?

Лазар быстро глянул на Айше. Тело безвольно обмякло, голова лежала на плече. Опоили?

– Брат Гвидо, да пошлют Длани ему здоровья, сам нечастый гость на любых бдениях. – Лазар хотел, чтобы это прозвучало безукоризненно вежливо, без вызова. – Не беспокойся о моей душе. Я привёл ведьму к огню, а не пособничал ей, и я не заслужил твоего недоверия.

Эйлуд сощурился.

Из всех башильеров у столба выделялся брат Дауф – высоченный широкоплечий мужчина за пятьдесят. На обветренном лице – крупный, не единожды сломанный нос. Когда-то Дауф носил рыцарский доспех, а сейчас лечил свои раны, вспоминал старые битвы и бдил за порядком в обители – за заслуги ему дали сан прецептора ордена, наставника и нравоучителя.

Он закончил читать стихиры и первым швырнул факел в костёр.

– Будто тебя и ждали, брат Лазар, – заметил Эйлуд елейно.

– Судьба благоволит правым, брат Эйлуд. – Лёгкий учтивый кивок.

Эйлуд осклабился.

– Не надо цитировать мне тексты.

Лазар равнодушно дёрнул плечом.

– Как угодно.

Костёр занимался медленно. Когда потянуло дымом, Айше начала приходить в себя: дёрнулась и запрокинула голову. Тогда Лазар различил, что над губой у неё запеклась кровяная корка – разбили нос.

Из-за спины высунулся Саак. Спросил на господарском:

– Ты видел до этого, как жгут ведьму?

– Колдуна. Пару лет назад.

– А что там…

– Можно, – шикнул Эйлуд, – не бормотать на своём варварском языке?

Это же надо было – оказаться прямо рядом с ним. Но если сейчас начнут пятиться и прятаться среди других, будет хуже. Точно убегают.

– Гнев, – проговорил Лазар вкрадчиво, – это порок, за который не щадит Карающая Длань.

Он не был настолько благочестив, чтобы цитировать священные тексты. Но что гораздо важнее: этого не делал Эйлуд – полумраку молелен он предпочитал хмельную тьму кабаков.

Брат Дауф сделал широкий жест.

– Это тебе, – подсказал Саак. Нарочно на господарском. – Зовёт швырнуть факел.

Лазар понадеялся, что зрение Дауфа лучше, чем его, и покачал головой. Нет, мол. Давай сам, – а он лучше просто постоит.

– Чего так? – полюбопытствовал брат Эйлуд.

Он подошёл к ним ещё ближе – длинный, как жердь, и обгоревший, на носу – плёнки слезающей кожицы. Его лицо было бы красивым, как у мраморной иофатской статуи, если бы Эйлуд не ходил вечно недовольным. Светлые глаза пугали. Лазар решил, что если бы Эйлуд умел колдовать, то, как и Айше из его предположений, превращался бы в змею.

Саак шагнул вбок. Подался вперёд и прошептал с ощутимым господарским говором:

– Знаешь, какой мой любимый отрывок из священных текстов, брат Эйлуд? – Выпрямился. – Не приставай к братьям своим, а то получишь по роже.

Лазар увидел, как передёрнуло Эйлуда, и сказал:

– Довольно. Мы не для этого тут собрались. – Чуть толкнул Саака. – Давай всё же отойдём, не станем мешать достопочтенному брату.

Саак заворчал по-господарски:

– Достопочтенный брат совсем оборзел.

Ноздри Эйлуда расширились.

– Что он сказал?

– П-пшёл ты, вот что сказал. – Саак закатил глаза и продолжил тихо ругаться на господарском.

– Нашли, когда браниться. – Лазар качнул головой и отвёл Саака в сторону.

И снова принялся смотреть на костёр.

У ног Айше замелькали острые язычки огня. Дыма было немного – дерево выбрали на славу, сухое и тщательно очищенное от коры. Айше очнулась – то ли от запаха, то ли от треска искр, а то ли от того чувства, что будит людей на пороге смерти.

Лазар стиснул зубы. Нужно было не колдовать до рассвета, а принести дурманный отвар и попросить Дауфа влить его в ведьму хоть через силу. Так пришлось бы легче и ей – не оглушали бы ударами по голове, – и самому Лазару: не крикнет лишнего.

Прищурившись, Лазар рассматривал Айше. Он видел её неплохо: и то, как она раскрыла глаза, и как посмотрела на пламя, подбирающееся к её босым ногам и полам рубахи-камизы, и как выгнулась так, насколько ей позволяли цепи. Она захохотала, но смех вышел не весёлым и не бесовским – по-человечески отчаянным.

А на каком костре будешь гореть ты, меченый жрец?

Лазар сжал трость до побелевших костяшек.

Ему ли не знать, что колдуны мало чем отличались от тех, кто их ненавидел, – так же чувствовали боль и боялись смерти.