Лихо. Медь и мёд

– А. – Лале отмахнулся. – Письмо от приятеля, не берите в голову. – Указал на огонь. – Главное, чтобы эти, как вы выразились, ублюдки не вернулись. Давайте зажжём лампу от греха подальше.

Лампа у Лале тоже нашлась – медная, с искусной витиеватой резьбой. В сказках с картинками, которые Ольжана читала младшим ученикам Йовара, из таких появлялись джинны.

Она взяла лампу и перебросила в неё огонь.

– Сами-то как? Сильно испугались?

– Ну как сказать… – Ольжана погладила выпуклый медный бочок. – Испугалась так, будто мы с вами встретили трёх верзил, которые хотели ограбить вас и изнасиловать меня.

Лале криво улыбнулся, убрал лоскуты от ноздрей. Промокнул, прижал снова. Осторожно потрогал горбинку на носу.

– Сломан? – спросила Ольжана.

– Кто ж знает. Но дышать могу.

Лале ощупывал губы – видно, на них тоже пришёлся удар, – а на Ольжану вдруг накатила такая нежность, что ей захотелось взять Лале за руку.

– Вы умница, – сказала она.

Лале хмыкнул, посмотрел мрачно.

– Да, повалялся в грязи и выслушал оскорбления от выродков.

– Это не делает вас хуже. – Ольжана наклонилась вперёд. – Как вы говорили! Так спокойно и убедительно, что я сама бы поверила.

– Вы мне льстите.

Лале чувствовал себя неважно. Уязвлённая гордость не прибавляла ему веселья, и Ольжана решила, что похвала не повредит.

– Даже в мыслях не было, – сказала она восхищённо. – Вы так хитро всё придумали. А письмо от настоятеля? Чудо, а не ход. И выдержка у вас железная.

– Да хватит вам. Окажись они смекалистее, никогда бы мне не поверили.

Лале отвернулся, но было видно, что ему приятно.

– Ещё немного, и поедем.

Ольжана кивнула, бережно перехватила лампу. Лале снова согнулся и замер.

– Если хотите, – проговорил он, глядя в пол, – можете потушить.

– Нет, спасибо.

Не скажешь ведь ему, что она боится темноты столько, сколько себя помнит, а после той ночи в Стоегосте страх стал неуправляем. И что огонь, пляшущий на медном носике, отвлекал её от дурных мыслей.

Масло приятно потрескивало в лампе. Лале переводил дух, а Ольжана освещала уголки его кибитки – тяжёлую ткань пологов, вязанки на стенах, тощие подушечки на скамьях…

Зло боится света и прячется в тени.

Там, где свет, нет чудовищ. Ни четырёхлапых, ни двуногих. Ольжана убедила себя в этом много лет назад, когда ей приходилось искать тропы в Чернолесье.

Она провела рукой над огнём, и тот, доверчиво потянувшись, лизнул её пальцы.

Глава V. Соль и серебро

Бойя зажигала свечи в большой трапезной. Вручную, от лучины.

– Не хочешь помочь? – Она взглянула на Чарну. – Всё равно ничего не делаешь.

Чарна выдохнула. Поднялась со скамьи, ухватила свечу и сжала фитиль пальцами.

– Ну конечно. – Бойя скривилась. – Куда уж таким великим колдуньям, как ты, зажигать обычный огонь.

Чарна промолчала и вернула свечу на стол. Взяла следующую. Мельком посмотрела на Бойю, машущую лучинкой, – если она взялась зажигать огонь без колдовства, надеясь успокоиться, то у неё ничего не выходило.

Бойя была одета в своё любимое платье, вересковое, с белым передником. Она всегда хорошо одевалась, но этому платью Чарна завидовала особенно – Хранко привёз для него ткань чуть ли не из Тачераты, вотчины пана Авро, города масочников и карнавалов. Юбки Бойя шила вместе с Букарицей и Ольжаной, самую верхнюю приподнимала и закалывала по бокам, чтобы не мешалась. Ткань лежала на бёдрах красивыми складками. Так бёдра Бойи казались ещё круче, и это-то при удивительно тонкой талии и маленькой груди. Поэтому фигурой Бойя напоминала хорошенькую статуэтку.

Чарна фыркнула и отвернулась.

Бойя потушила лучинку и в сердцах ударила по столу.

– Иофатская сука, – процедила она. – С чего она вообще решила, что это Йовар?

Чарна не сразу сообразила, о ком разговор.

– Если она уверена, что чудовище сотворил чародей Драга Ложи, пусть вспомнит, как её ненавидит Грацек. – Бойя сломала лучинку. – Сидит в своём горном замке и только и думает, как поквитаться с ней за всё, что она сделала. А пан Авро? Может, не такой он уж ей и друг, как она считает? – Царапнула ногтями о стол. – Или один из господарей призвал на помощь заморских чародеев, чтобы её приструнить. Уверена, эта стерва у многих стоит поперёк горла.

– Почему иофатская-то?

Бойя будто только вспомнила, что она здесь не одна. Обернулась, смерила Чарну удивлённо-насмешливым взглядом.

– Потому что она иофатка.

Чарна пожала плечами.

– «Кажимера» звучит как господарское имя.

– Ты шутишь? – Бойя присела на край стола, скрестила руки на груди. – Её настоящее имя – Крунхильд. Кажимерой её стали называть только после того, как выдали замуж за юного господаря, который недолго-то и прожил после свадьбы. Говорят, у неё до сих пор жуткое иофатское произношение.

Чарна нахмурилась.

– Как самая могущественная колдунья Вольных господарств может быть чужеземкой?

– Хороший вопрос. – Бойя усмехнулась. – И не просто чужеземкой, а иофатской королевной, двоюродной племянницей одного из их прежних королей. Ты живёшь здесь столько лет и до сих пор об этом не знаешь?

– Я не Ольжана, чтобы меня так занимала жизнь госпожи Кажимеры.

Бойя сузила глаза.