Лиходолье

– А мало ли, у кого какие странные пристрастия, – усмехнулся торговец, мимоходом разглаживая тонкие усы, аккуратной щеточкой топорщившиеся над верхней губой. – Когда девка просит к лету привезти прозрачную шелковую сорочку с кружевами, чтобы на посиделках поразить избранника в самое сердце, печень и то, что находится пониже, то это еще куда ни шло. Но бывало, что состоятельный и солидный мужчина заказывал по особым меркам женское белье и чулки на подвязках с бантами. Не для женушки или полюбовницы, а для себя.

– Ему-то зачем? – изумилась я, краем глаза замечая подъехавшего поближе Искру. Харлекин давно снял с себя и плащ, и куртку и теперь красовался в одной рубашке с закатанными по локоть рукавами и распущенной шнуровкой, не обращая ни малейшего внимания на утреннюю прохладу и сырость. Словно грело его что-то изнутри, распирало так, что становилось жарко и майской ночью на холодной земле, и среди утреннего тумана, поднимающегося от реки.

– А я почем знаю? – Мой собеседник пожал плечами и улыбнулся. – Я всего лишь привожу то, о чем меня просят и за что платят. Можно сказать, что я продавец счастья и контрабандист мечты. Потому что мне нравится возить людям радость, нравится доставать то, о чем они давно мечтали, но думали, что отыскать подобную вещь невозможно. Кстати, у меня и для тебя подарочек есть – отдам, когда переберемся на тот берег Валуши. А то смотреть на тебя горестно – «зрячая», а на глазах размахрившаяся мешковина. Ни к чему вызывать в людях ненужную жалость или брезгливость своим внешним видом, когда уж его-то можно легко изменить.

Я невольно усмехнулась. Да уж, со сменой внешнего вида он почти угадал. Чего уж проще – было бы желание…

На удивление, очередь быстро продвигалась. Еще с полчаса назад мне со своего тюка были видны лишь вереница фургонов, спины возниц да зловещие столбы, острия которых оказались выкрашенными красной краской, теперь я могла разглядеть выступившие из туманной дымки остовы причала, к которому как раз неторопливо подплывал один из паромов. На нем сгрудилось два десятка человек, бледных, испуганно жавшихся друг к другу. Женщины держали худых до прозрачности детей за руки, сгибаясь под тяжестью объемных заплечных мешков, мужчины нервно переминались с ноги на ногу, то затравленно оглядываясь через плечо, то хватаясь за простецкое крестьянское оружие на поясе – большой тяжелый нож или топор.

И один только человек, стоявший поодаль и укутанный в широкий темно-зеленый плащ, лучился глубоким, невозмутимым спокойствием, будто бы ему и дела не было до горстки перепуганных людей, покидавших Лиходолье.

Паром легонько стукнулся о доски причала. Народ, до того нервно озиравшийся вокруг, едва ли не бегом сошел на берег и, не оглядываясь, торопливо направился прочь от реки, крестясь украдкой и вознося молитву неведомому мне богу. И с каждым шагом отпускало их глубоко укоренившееся чувство страха, будто бы оставаясь где-то позади, в клубах тумана. За невидимым кругом, образованным высоченными столбами.

– Осади!

Резкий окрик, произнесенный низким, раскатистым голосом Искры, произвел впечатление и на возницу, попытавшегося влезть вперед нас в очередь, и на лошадь, которая обреченно тянула груженную с верхом телегу. Человек дернулся от неожиданности, как от удара кнутом, а животное и вовсе шарахнулось прочь, опасно качнув повозку. Началась перепалка, но какая-то вялая и затеваемая больше от скуки, чем от желания всерьез оспорить свое право первым подъехать к берегу.

Я отвернулась, рассмотрев под напускной желчностью и склочностью возницы затаенный страх. Здесь боятся многие, даже те, кого наняли в качестве охраны. Прячут свой страх перед неведомым Лиходольем, окутанным невнятными, пугающими слухами и рассказами местных о лютой нечисти, за показной храбростью, громким голосом и натужным безрадостным смехом. Не боялся только человек, вызвавший Искру на поединок, – он спокойно ехал в середине каравана, развалившись на мешках, и вроде как дремал, подложив под голову свернутый плащ с вышитым знаком Ордена Змееловов у ворота. Украдкой я наблюдала за ним, отмечая и тяжелый револьвер с длинным стволом, висящий на бедре, и правую руку, скрытую под перчаткой из потертой кожи. Странное дело, но когда я взглянула на Ризара – так называл орденца караванщик – шассьим взглядом, то оказалось, что рука его будто бы живет своей жизнью отдельно от тела. Потому что спокойная, флегматичная синева ореола Ризаровой души резко пропадала у правого локтя, обращаясь в переливчато-алый цвет, какой обычно бывает у харлекинов, но не у людей. Я вообще никогда не встречала, чтобы многоцветный ореол изменялся по частям, а не полностью – даже у нежити. Впрочем, возможности узнать ганслингера поближе мне все равно не представилось за то время, что мы с Искрой добирались до Валуши – орденец держался со всеми подчеркнуто обособленно, рта лишний раз не раскрывал, а на меня и вовсе косился с подозрением, явно не доверяя «зрячей» с повязкой на глазах…