Лиходолье

– Это еще не жуть, – вздохнула лирха, поправляя теплое лоскутное одеяло, которым были накрыты мои ноги. – Жуть… это совсем другое.

– И какое же? – Я подула на снадобье, а потом все-таки отпила еще глоток под строгим взглядом ромалийки. Не такая уж и гадость, как показалось поначалу. Язык по-прежнему щиплет, зато боль в простуженном горле сразу унялась.

– С пустым белым лицом, – тихо отозвалась Ровина, глядя куда-то в сторону. – Без единой морщинки. Только едва заметная полоса от уголков губ до мочек ушей. И глаза – черные, пустые. Крошечные огонечки в глубине глазниц. Приходит такая вот жуть в деревню поздней ночью, к людям… а иногда они и сами к ней приходят, молятся, как позабытому божеству… или же просто оказываются не в том месте и не в то время – и все. На каждом человеке или звере свою метку оставит, вот здесь. – Лирха показала себе на шею, прикоснувшись кончиком пальца к межключичной ямке. – Поначалу это просто красная точка, незаметное со стороны пятнышко, которое разрастается по мере того, как человек начинает отдавать свою жизнь и здоровье, подкармливая эту тварь. Или след шестипалой ладони, маленькой, как у ребенка. Если стоит такая метка на человеке – все, далеко ему от белолицей не уйти.

– Почему? Разве нельзя от нее убежать, пока светит солнце?

– Если нет на тебе ее метки, то можно. А если есть… – Ровина передернула плечами, плотнее закуталась в теплую шаль. – Никуда ты от нее не денешься. С заходом солнца найдет везде, даже на освященной земле.

– А потом что? – Я и не заметила, как выпила половину чашки.

Лирха покачала головой, посмотрела на меня как-то странно, с прищуром.

– Ничего. Даже костей не найдут. Так… затертую цепочку крови на полу увидят… – Ровина глубоко вздохнула, будто встряхнувшись, и резко выпрямилась, расправила плечи. – Как выздоровеешь, скажу, как от таких огораживаться. Распознать, в случае чего, ты и без меня сможешь, ты у нас по-особому смотришь, даже больше меня видишь. Но иногда мало увидеть врага, нужно уметь не подпустить его к себе или тем, кто рядом.

Я кивнула. Сделала большой глоток из согревающей пальцы глиняной чашки и задала еще один вопрос – как называют эту самую «жуть».

Лирха ответила не сразу, но потом все-таки назвала звонкое, короткое прозвище, от которого у знающего человека пробегает мороз по коже…

– Глада, – тихонько пробормотала я, невольно стискивая заледеневшими пальцами нагретый посох. – Глада это у вас завелась. Или вы у нее завелись, это уж как посмотреть. Я с такими никогда не сталкивалась, только рассказы слышала, да и те какие-то невнятные.