Лихое время

– Сам ты гриб! – обиделся Васька. – Сиди, пока Филипп не придёт. Потом башку свою дурную проветривать пойдёшь! Вот кады Филиппу всё обскажешь про Костин приход, после и…

– Да чего там обсказывать! Только и передал, что придёт часам к десяти вечера…

– Ага, это и передашь. Посидим покудова, чаю попьём…

Злой Калинин бессильно смотрел на хитроумного Ваську Спешилова, тринадцати лет от роду.

Филя-Кабан вернулся поздно – сам около десяти вечера. Выглядел обеспокоенным.

– У себя пока будь, – буркнул Павлу, выслушав весточку от Ленкова и ещё больше нахохлившись. – Не до гуляний… Сиди, ишо надышисся своим воздухом, позову опосля…

Взволнованный Калинин ушёл в свою комнату, взялся было читать, но строк не видел, больше прислушиваясь и косясь в окошко.

Но только ближе к одиннадцати часам скрипнула калитка. В сенях послышался голос – Ленков всё-таки пришел. Они взялись совещаться с Филиппом в кухонке, а в комнату к Павлу вдруг заявился Васька. Разговаривать с ним не хотелось, и Павел сделал вид, что читает книгу. Голоса в кухоньке постепенно обретали силу. Разговор шёл про лошадей и про легкую конную пассажирскую тележку – ходок. Упоминали и Маньчжурию.

– Пора, Костя, пора… Аль не чуешь, как нас обкладывают!..

– Как же! Да у меня уже у самово подмётки горят! Суки!.. Что делать, Филя, что делать?

Ленков вскочил, заметался по тесной кухоньке, тут же, задев локтём полку с утварью, выругался и снова сел напротив Фили-Кабана.

– А может, собрать всех верных людей, да как вдарить по пёсьему уголовному розыску!

– Каких верных людей, Костя? Окстись! Да у нас, окромя шушеры мелкой, воопче никого не осталося…

– Врёшь, меня так не возьмёшь! Партизан подыму знакомых…

– Да партизаны твои – все по норам, а кое-кто, как ты знашь, в гепео кукует!

– А ты знашь, что я ещё одно письмо ихнему начальнику черканул! Так и так, мол, Костя Ленков с гепео не воюет, политических работников не убиваю, а бью буржуев – кровопийц трудового народа! И добавил, что ежели «Господи, помилуй» будет арестовывать наших партизан, то поплатится кровью. Разнесу весь уголовный розыск и чертову Госполитохрану!

– Ага, борзописец ты добрый!.. Только ты, Костя, ентой бумажкой… Уголья в кострище ворошишь на свою голову! Мне, вона, третьего дни повестку ихнюю вручили… Вызываюсь свидетелём. А тама всякое быть могет – хлоп и в каталажку! Чево ты, паря, а? Али петли на шее не чуешь? Тикать надобно, как наметили…

– Каво мы там… Нынче в Маньжурке, почитай, знакомых спиртоторговцев – хрен да маленько! И те нас забыли… Сунем голову, а ничево и никого уже не знам! Как же это старый хрыч-то угораздился! Говоришь, на лошадь позарился… Какого хрена! Для себя у нас же есть добрые… Ну, хрычина старая…

– Хо-хо-хо, Костя… Чево уж теперя… Ляксея Андреича ноне ужо не выпустят… Слыхал, и его в гепео утартали!

– Мало мы их щёлкали!

Ленков зачем-то вытащил из кармана револьвер, нервно провернул барабан.

– Слышь, Филя, а я был у этого начальничка на похоронах…

– Ох… У Фоменки?! Сдурел!

– Я убивал – мне и хоронить!

– Ты?

– А то!

– Не греби ты на себя, Костя… Чужой энто грех…У тебя и так списочек… Безо всяких фоменок никакой каторгой не отделашься…

– А ты не каркай, Кабан! Меня ещё взять надо! И пулю такую не отлили!..

– Ладно, ладно, чево расшумелся на весь дом! Слышь, так, можа, все-таки квантиранта моево, офицерика ентова, в дело пристроим? Возьмём с собой в Маньчжурию…

– Каво? У него молоко на губах не обсохло! Вот бы Яшку-с-чубом… Куда ж он делся, а?.. А офицерик твой… С кем он нас там сведёт? Аль запамятовал, для чево его Андреич определял? До границы с лишним стволом дойти, а там…

Ленков красноречиво провёл ребром ладони по горлу.

(Самонадеянный атаман и предположить не мог, что это ему готовил такую участь старый Бизин. Это он, сильный и смелый, ловкий и меткий Костя, должен был охранять награбленное золото и камешки до границы, а там бы у Бизина хватило силенок спящего Ленкова прикончить и уйти за кордон с благодарным за спасение от красных Павлушей. Бизин ещё в семёновские времена в квартиранте Цупко разглядел бесхитростную, непакостную душу, в которой отсутствует та алчность, когда и за полушку бьют по макушке.)

– Эва… А ты знашь, как ентот офицерик заново на наш читинский цугундер загремел? – насмешливо глянул на Ленкова Цупко. – По случайности выкрутился, а так-то он – оттуда, – Цупко ткнул пальцем на воображаемый юг, – с секретным поручением! За шпионство его зацапали!

– Теперь все их секретные поручения булькают в сортире! Просрали беляки свои времена! Мы их так расчехвостили, куды с добром… Кончилось белопогонное время! – Ленков махнул рукою.

– Зато мне квантирант сказывал, в Маньчжурии оне себе жисть устроили – богатую! Это, Костя, пока ты с остальными партизанами ихние войска чехвостил, кому надобно было, тот ушёл с золотишком и живёт нонеча себе припеваючи! А пошто мы так не смогём? У нас тоже запас имеется… А ишо Гоха богатое дело предлагат провернуть…

– А чево это все-таки его выпустили? Его, значитца, отпускают, а Наума держат? Почему? – подозрительно прищурился Ленков.