Лихое время

В преддверии суда нервный накал наполнял обе стороны. Обвиняемые не только пачками писали прошения о дополнительной адвокатской защите, но и столь же обильно заявляли ходатайства о вызове в судебное заседание дополнительных свидетелей. Большинство этих заявлений выглядело курьезно. Примером тому – выдержка из одного только постановления распорядительного совещания ВКС: «…Ходатайства: а/ Баталова Конст. о вызове дополнительного свидетеля отклонить ввиду неуказания имя, отчества и фамилии свидетельницы; …в/ То же Сидорова Степана отклонить за отсутствием указаний по какому конкретному случаю заявленные свидетели могут показать; …ж/ То же Верхозина Григория в вызове заявленных свидетелей отказать за отсутствием указания адресов и фамилий…»

Особенно много и бестолково писал Баталов. Было внешне заметно, как его захлестывают отчаяние и животный страх. Коська теперь боялся всего – сокамерников и следователей, очередного утра и очередной ночи, лязганья ключей в замках на обитых железом дверях камеры, разговоров в коридоре и собственных снов. Но больше всего он боялся, что его лишат жизни. Не потому, что ему хотелось жить, – об этом Коське не думалось. Не думает же человек, например, о том, что ему хочется дышать. Дышит да и дышит.

У Баталова просто в голове не укладывалось, что кто-то проделает с ним то, что до сей поры, не задумываясь, делал он. Собственноручно убиенные ему не снились, а он себе снился – маленьким, скрюченным, посинелым трупиком на земле, с грудью, разорванной пулями палачей, с торчащей к синему высокому небу бородёнкой. Потому бросался Коська из крайности в крайность: после майской попытки зарезаться в камере каялся следователю, искал зацепки для снисхождения на суде. Но в середине августа подговорил Яшку Бердникова, и они объявили голодовку. Решимости под урчащее брюхо хватило только на три дня, потом у Коськи был новый всплеск «сотрудничества со следствием», только искренности не прибавилось: выгораживал себя, плакался. И строчил, строчил жалобы, заявления, прошения, ходатайства.

Но если Баталов и остальные просили о защите и дополнительных свидетелях, то заявления Феликса Мазолевского стояли в этом ряду особняком. Он изводил бумагу на описания несуществующих и фантастических преступлений, аппелировал к Богу и Матери Марии, ангелам-святителям и святым угодникам, перемешав в воспалённом воображении обрывки православия и католического вероисповедания. Наконец, сорокачетырехлетний укрыватель краденого и мелкий воришка направил в правительство ДВР заявление «о командировании его на передовые позиции». К слову будет сказано, Высший Кассационный суд, собиравшийся в сентябре несколько раз, большую часть времени своих распорядительных заседаний тратил на рассмотрение жалоб, заявлений и ходатайств обвиняемых. Было рассмотрено и это заявление: «Ходатайство отклонить. Запросить Главное Управление Здравоохранения Мин. Внут. Дел о результатах освидетельствования психического состояния обвиняемого Ф. Мазолевского». Экспертиза выявила: серьезно болен, требуется длительное стационарное лечение. Но подозрения в симуляции Мазолевским сумасшествия были развеяны не сразу. Пока суд не исключал его из списка обвиняемых.

Вывели из предстоящего процесса только троих. В тяжёлом состоянии был отправлен из тюрьмы в инфекционное отделение городской больницы тридцативосьмилетний Гавриил Пушкарёв, заболевший желтухой. Содержатель постоялого двора, где несколько раз ночевал Ленков и другие бандиты, в чем-то другом криминальном уличен не был, разве что припрятывал пару раз краденые вещички, а посему суд попросту махнул на него рукой. Подкосила болезнь и другого обвиняемого – 21 сентября начальник Читинской областной тюрьмы сообщил в ВКС о смерти заключённого Михаила Шихова от активной формы туберкулёза.

А третьим был Наум Тащенко, о котором читателю уже сообщено достаточно.

Таким образом, намеченный процесс должен был определить степень вины 72 подсудимых, чего маститые читинские юристы в практике забайкальского судопроизводства по уголовным делам припомнить не могли.

Звериная сущность большинства ждущих своей участи ленковцев составляла в предстоящем процессе предмет особого беспокойства суда: