Лихолесское несчастье (СИ)

Нас ещё судьбы безвестные ждут, — тут же поддразнила его Силиврен. — Таурион, ну какой же ты… — и, не договорив, исчезла: Таурион отчётливо слышал шелест мокрой листвы.

— Уж какой есть, — пробормотал он себе под нос и вернулся к пню.

Дождь, словно насмехаясь, разошёлся, не давая Тауриону возможности даже утереть капли со лба, чтобы они не попадали в глаза, потому ему приходилось постоянно моргать, будто бы смаргивая слёзы. Земля тяжелела с каждым мгновением, но Таурион, не желая сдаваться, не давал себе поблажек ни в чём. Он обещал выкорчевать пень. Он не хотел, чтобы Леголас снова решила, будто её бывший возлюбленный не годен ни на что. Увы, её любовь не вернуть всего лишь выкорчеванным пнём, но Таурион уже понимал, что ради Леголас готов и не на такое. Корчевать пень под проливным дождём, меся грязь и рискуя сломать руку или ногу? Разве это подвиг? Вот хотя бы послушать рассказы Рандира о сюзерене и его родичах! Таурион, хоть и не считал их героями, достойными восхищения, отдавал должное храбрости и отчаянности нолдор. Когда нечего терять, поневоле пойдёшь на любой подвиг. Таурион, хоть его дело на такой подвиг и не походило, отчасти начинал понимать тех, о ком рассказывал Рандир. Ведь они наверняка чувствовали, что их затеи обречены на неудачу, но вряд ли собирались бросить всё, едва представится случай.

Дождь не прекращался, а, словно насмехаясь над Таурионом, всё усиливался и усиливался. Сгущались сумерки. Копилась усталость. И вот, не рассчитав замах заступа, Таурион полетел на кучу выкинутой земли следом за липкой грязью, которую сам же только что извлек из-подо пня. И, словно в насмешку, сверху раздались шаги. Чуть приподнявшись, Таурион увидел сапоги, когда-то принадлежавшие Рандиру. Сейчас их носила Силиврен. По крайней мере, именно в этой обуви она провожала оленей Владыки к Радагасту, и Таурион не знал, вернула ли она сапоги отцу или оставила их себе. Но походка Рандира звучала совершенно иначе. И ноги он ставил не так изящно.

И тут Таурион не выдержал.

— Посмеяться пришла? — вздохнул он. — Смейся, разрешаю. Можешь и подруге рассказать, какой же лопух и недотёпа её бывший возлюбленный. Она и так это знает, а ты укрепишь её в знании, как настоящая подруга. Да, я лопух, да, недотёпа, трус… как вы с Леголас меня там ещё зовёте? Да, я даже не тень того синда из Линдона. Не знаю, жених он Леголас уже или ещё просто друг. Не знаю даже, прибыл он или нет, но мне это безразлично. Почему? Ты же наверняка поняла, когда в прошлый раз приходила сюда, что я люблю Леголас, но боюсь открыться, ведь она разумеется меня на смех поднимет, да? — наконец он поднял голову, чтобы взглянуть собеседнице в лицо.

И увидеть холодный взгляд голубых глаз. Выбившиеся из-под капюшона плаща светлые пряди. Застёгнутую под горлом брошь в виде зелёного листка с серебристыми прожилками.

Таурион прикусил язык. Хотелось извиниться, но взгляд Леголас сковал его, как ледяная корка сковывает в луже запоздало опавший лист. Таурион, не шевелясь, продолжал смотреть на принцессу снизу вверх, даже не зная, что делать дальше. Его одежда, тем временем, промокла насквозь, грязь пропитала куртку так, что он чувствовал её промозглый холод кожей, а вода со штанов уже просочилась в сапоги. Дождь не прекращался.

Леголас, не обронив ни слова и ещё немного постояв над ним, удалилась, словно бы её здесь и не было, и Таурион, наконец, тихонько взвыл. Он не знал, как же ему быть. Не знал, как покажется Леголас после того, что наговорил. Не знал, что же делать с пнём, пауки его побери! Хотя тот уже казался сущей мелочью, не стоящей внимания. Выбравшись, наконец, из грязи и прихватив инструмент, Таурион направился к дуплистому дереву неподалеку, где часто проводил ночи, когда патрулировал лес. Он опасался, что дупло залито водой, но, на его счастье, в этот раз струи ливня туда почти не попали.

Раздевшись, очистив одежду и инструменты от земли, а затем постояв немного под дождём, чтобы смыть грязь с волос и кожи, Таурион юркнул в дупло и моментально вырубился, не желая вспоминать, как опозорился перед Леголас.

***

Проснулся он до рассвета и тут же прислушался, пытаясь понять, что творится в лесу. Было почти тихо, лишь где-то жужжали мошки, ухали совы и изредка чирикали ранние пташки. С листьев дерева падали редкие капли, из чего Таурион заключил, что дождь успокоился не так давно. Его сон был таким крепким, что ночью он даже не слышал шума дождя снаружи.