Лихолетье

Был у Котова человек, из «засечных» дворян – Леонтий Костромитинов. Возрастом – не младше Якова, а крепок как дуб. Десяток Леонтий гонял и в хвост и в гриву, заставляя стрельцов учиться тому, чему дворян да боевых холопов учат с детства, – рубить саблей и драться без оружия, стрелять из лука и палить из мушкета. Мужики матерились, пытались жаловаться воеводе, а кое-кто даже норовил подраться с мучителем. Но толку от этого не было – драчуны ходили с битыми харями, а с жалобщиками воевода разбирался просто – сдавай пищаль с бердышом и отправляйся к растакой-то матери!

Стрельцы от восхода до заката махали бердышом, в строю и в одиночку ставили удар по конному и пешему, палили из пищали кучно и россыпью. Для такого дела воевода не скупился на порох и свинец. Обычно к концу первой недели втягивались. Ну, а к концу месяца уже было любо-дорого – со служилым дворянином, иноземным наемником или боевым холопом рыбнинскому стрельцу тягаться трудно (но можно!), а с кем другим – запросто! За год таких ратников получилось больше сотни.

Когда воевода спустился во двор, у калитки ожидал десяток стрельцов, во главе с самим Костромитиновым.

– Ну, с Богом, – перекрестился воевода и, пропустив вперед стрельцов, пошел вместе с Яковом замыкающим.

Караван-сарай, отстроенный татарином Базарбаем, напоминал крепость: мощные бревенчатые стены, внутри которых гостевые комнаты для гостей из Турции и Персии, двор, где разбивали шатры татары, не любившие крыш.

В высоких дубовых воротах, обитых железом и утыканных гвоздями, имелась калиточка. Вот в нее-то Костромитинов и постучал. Открылось маленькое оконце, забранное решеткой, через которую были видны одни глаза.

– Чево хатэл? – поинтересовался неизвестный привратник.

– Открывай, – потребовал Костромитинов.

– Завтра прихади, – ответствовал голос, и оконце закрылось.

– Ах ты засранец! – возмутился Леонтий Силыч и опять постучал: – Хозяина позови. Скажи, воевода пришел!

– Завтра прихади. Хазяин отдахать спать, никаго не пускать.

– Ну ладно, – с угрозой в голосе сказал Костромитинов. – Дай-ка пищаль, – потянулся он к ближайшему стрельцу и, взяв оружие, что есть мочи долбанул прикладом в калитку. Грохот поднялся такой, что изнутри караван-сарая залаяли собаки. Наконец-таки оконце снова открылось, и показалось лицо хозяина.

– Зачем стучишь, Лявон? – приторно-ласково спросил Базарбай. – Зачем людей беспокоишь, а?

– Ворота открывай, разговор есть, – хмуро сказал Костромитинов.

– Какой разговор на ночь глядя? – деланно удивился татарин. – Завтра приходи, а? Поговорим, шашлыка покушаем, пловом угощу.

– Базарбай, ты долго будешь ваньку валять? – выступая вперед, спросил воевода. – Тебе что, непонятно сказано? Открывай двери!

– Э, воевода-боярин! – радостно завопил Базарбай, изо всех сил изображая радушие. – Что случилось, боярин?

– Сам знаешь, что случилось. Открывай двери, – повторил воевода, начиная злиться. – Иначе – высадим!

– Э, воевода, моя дверь крепкая, – зацокал языком татарин. – Ты скажи лучше, что тебе надо? Подати я заплатил. Бакшиш домой принесу. Зачем дверь открывать? Ты так скажи – может, ответить смогу…

– Ведомо мне, что у тебя на дворе русские девки, которых продать собираются, – попытался объяснить воевода.

– Э, а что девки? – удивленно воззрился татарин. – Если я девка куплю, моя она девка!

– Купчую покажи, – потребовал Котов.

– Э, какой купчий тебе?

– Такую, в которой девки себя продают, – терпеливо сказал воевода. – Или – от старого хозяева купчая, где вписано, что согласны девки другому запродаться. Может, вольные они, али крепостные чьи. Нельзя на Руси людей без их согласия продавать!

– Купчий йок! Зачем купчий? Я купил – мой девка. Якши, да? Мой улусник девка у ляха купляй, он его хазяин. Какой купчий? – начал горячиться Базарбай, от волнения забывая русский язык. Но дверь не открывал.

– Ну, не хошь по-хорошему, будет по-плохому. Будет тебе сектым башка! – прорычал воевода и кивнул Костромитинову: – Командуй, Леонтий…

Пока Леонтий отводил стрельцов в сторону, Котов озабоченно спросил у верного холопа:

– Чего это он? Нешто не понимает, что с огнем играет?

– Ну так, мать его за ногу, известно чего, – уверенно ответил Яков. – У них же, у гололобых, язви их в качель, мать их, в деда, в душу колом, обычай такой. Если гость в доме, то хозяин должен гостя защищать!

– Хороший обычай, – одобрительно сказал воевода и поинтересовался, кивнув на ворота: – Осилим, как считаешь?

– А куда мы денемся? – беззаботно отозвался Яков. – Если чего, мать его за ногу, е… оно колом, пушку подтащим!

Александр Яковлевич, наблюдая за подготовкой, лихорадочно размышлял. Удастся ли высадить калитку, нет ли, но залп переполошит всю слободу. А дальше? Не высадишь дверь с первого раза, придется пушку тащить или жечь караван-сарай к ядреной матери! Сжечь можно – подворье в стороне, огонь на дома не перекинется. Что же получится? За милую душу вырежут всех, кто живет у Базарбая, а потом и других. Но с татарами, как ни крути, мирно жить нужно.

– Леонтий, подожди пока, – остановил воевода дворянина, который уже собирался сказать «Пли!».