Лихорадка

Сирень молча улыбается, расправляет ткань, свисающую с моего плеча, и, взяв за руку, выводит меня из палатки.

Выволакивает в ночь. Воздух настолько холодный, что оставляет ощущение пощечины. Снег вокруг закручивается вихрями, не задерживаясь на земле. Очень правильно, что снег не лежит спокойно — здесь никогда ничего не останавливается. Девицы вечно в движении; все обитатели парка — винтики одной машины, колесики гигантского часового механизма.

Мадам бежит ко мне, протягивая руки. Ее шарфы и пышные рукава летят позади нее полосами оранжевого, лилового и шелковисто-зеленого.

— Вот теперь у тебя вид настоящей леди! — говорит она.

Джаред стоит позади нее, суровый и замкнутый. Вокруг шеи у него намотан оранжевый шнурок, в руке зажата лампа. Он в футболке, поэтому видны его руки — мускулистые и покрытые смазкой. Днем я видела, как он лежал под огромным устройством, издалека похожим на кое-как свинченную и вибрирующую модель странного автомобиля, на которую натянули гирлянды фонариков. Несмотря на холод, у него на лице блестят капли пота. Глаза его темны и бесстрастны.

Мадам щиплет меня за щеки, с силой прихватывая их пальцами. Я вздрагиваю, но не пытаюсь отстра-ниться.

— Тебе нужно побольше румянца, — заявляет она с резким смехом. — Пошли, пошли.

Она ведет меня, схватив за запястье, а Джаред следует за нами. Я ощущаю, как его взгляд сверлит мне затылок.

При каждом шаге в ноги больно впиваются камушки. Вот еще одна странность этого места — тут никто не носит обувь.

Мы минуем чертово колесо; оно еще работает, но людей в кабинках нет. Проходим мимо палаток, которые шуршат, хихикают и светятся мерцающими огнями. Холодный ветер бормочет слова — их не удается разобрать. Пепел от сигареты мадам летит мне в глаза. Кто-то шуршит в зарослях мертвых подсолнухов, преследуя нас. Поначалу я думаю, что это какое-то животное, но вдруг замечаю белое платье Мэдди. Странный ребенок! Даже Сирень это признает. Говорит, что она безумная, гениальная и чудесная. Говорит, что она была предназначена для лучшего мира.

Мы доходим до самой ограды, через которую когда-то нас с Габриелем затащили внутрь. Краем глаза замечаю, как Мэдди раздвигает сорняки руками. В темноте ее глаза похожи на угольки. Она ведет указательным пальцем по воздуху, рисуя буквы, но мне не удается сложить их в слова.

Джаред открывает проход в ограде и при этом неотступно наблюдает за мной, будто дразня. Словно говорит: «Давай, попробуй!»

Но, как и тогда, когда Линден вывез меня из особняка на выставку, я не пытаюсь бежать. Что-то не дает мне этого сделать. Мэдди яростно рисует по темноте.

Я слышу, как вдали шумит прибой, ощущаю запах океана. Нутро сводит от желания свободы и страха. Я слышу что-то еще… к нам кто-то приближается.

— Тебя ждет особое знакомство, — объявляет мадам, обжигая дыханием ухо. Дым от ее сигареты обвивается вокруг моей шеи, словно шипящая змея.

Кажется, я перестаю дышать: из темноты появляется мужская фигура — размытое цветовое пятно. И цвет этот — серый.

Никто толком не знает, почему Сборщики выбрали для своих курток и фургонов именно мышастый оттенок. Иногда фургоны перекрашены очень небрежно: стекла заляпаны серыми потеками, шины забрызганы «металликом». Куртки далеко не всегда форменные — это мне известно. Они тоже перекрашены вручную; покрой и фасон у всех разный. Сборщики составляют особую подпольную группу, и хотя кое-кто говорит, что они работают на правительство, с определенностью можно утверждать только одно: они бродят стаями, находят друг друга, создают где-то убежище и ожидают удобного момента… Возможно, Сборщики делят деньги, которые получают за нас, между собой, а на барыш заправляют свои фургоны, заряжают пистолеты, балуют себя спиртным и прочими радостями жизни.

Вонь от приближающегося мужчины накрывает меня еще до того, как я успеваю разглядеть цвет его куртки. От него несет плесенью, смрадным перегаром и потом. Наверное, им приходится немало работать, чтобы похитить много девушек. Наверное, мы заставляем их попотеть. Особенно те из нас, кто сопротивляется — кусается, царапается и вообще заставляет их поднапрячься.

Затем появляется его улыбка. Зубы у него гнилые, их вид напоминает о щербатых ухмылках местных девиц.

Я инстинктивно отступаю на полшага, но мадам хватает меня за руку. Ее ногти и дешевые украшения впиваются в мою кожу с такой силой, что на ней выступает кровь.

Мужчина берет меня за подбородок, и по знаку мадам Джаред поднимает фонарь повыше. Я понимаю, что происходит. Этот мужчина, этот Сборщик, рассматривает мои глаза так, как мы с братом, бывало, рассматривали на рынке яблоки, чтобы выбрать те, что получше. Его взгляд вспыхивает радостью. Я пытаюсь вырваться. Но это еще не осознанное движение. Окончательно мне становится все ясно только тогда, когда мадам называет свою цену.

И я наконец понимаю, какое слово писала мне Мэдди:

«Беги».

Ее руки все еще продолжают двигаться, кричать.

«Бегибегибегибеги».