Лихорадка грез

– Розовое платье, – бормочу я в ответ. – Тиффани купила точно такое же. Вкорне загубила мне выпускной. Но туфли у меня были от Бетси Джонсон. А у нее от Стюарта Вайцмана. Мои туфли были лучше, – я смеюсь.

Этот звук издан кем-то, кого я не узнаю, кем-то молодым и беззаботным. Это смех женщины, которая не знает боли, никогда не знала. Как бы мне хотелось знать эту женщину!

Он прикасается к моему лицу.

Что-то иное ощущается в его прикосновении. Такое чувство, что он прощается, и на мгновение меня охватывает паника. Но мое небо грез темнеет, и сонная луна маячит на горизонте.

– Не покидай меня, – сопротивляюсь я, запутавшись в простынях.

– Я и не собираюсь, Мак

Я знаю, что я уже тогда грезила, потому что грезы – пристанище абсурда, а то, что он сказал потом, – сверхабсурдно.

– Это ты покидаешь меня, Радужная Девочка.

Глава 5

Мы снова слушаем «Tubthumping»[4]. Он кружит меня по комнате, крича во всю глотку: «Меня сбивали с ног, но я поднимался снова. Вам никогда не удастся сломить меня!».

Он танцует со мной. Мы выкрикиваем слова песни в лицо друг другу. Что-то в облике этого мужчины, этого большого, сексуального, могучего и – какая-то часть меня это точно знает – чрезвычайно опасного и непредсказуемого мужчины, пляшущего обнаженным и орущего, что он никогда не будет сломлен, совершенно выводит меня из равновесия.

Я чувствую, будто вижу нечто запретное. Не знаю как, но мне доподлинно известно, что обстоятельства, при которых он бы вел себя подобным образом, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Внезапно я начинаю хохотать и никак не могу остановиться. Я смеюсь так, что уже не могу дышать.

– О, боже, Бэрронс, – я окончательно задыхаюсь, – я и не знала, что ты умеешь танцевать. Или, если уж на то пошло, вообще веселиться.

Он замирает.

– Мисс Лейн? – медленно произносит он.

– А? Кто она?

Он безжалостно сверлит меня взглядом:

– Кто я?

Я тоже смотрю на него в упор. В этот миг я ощущаю опасность. Мне это не нравится. Я хочу еще «Tubthumping» и говорю ему об этом, но он выключает музыку.

– Что произошло на Хэллоуин, мисс Лейн? – выстреливает он в меня вопросом, и в тот же миг у меня появляется странное чувство, что он спрашивает меня об этом снова и снова уже на протяжение долгого времени, но каждый раз, когда он задает мне этот вопрос, я его блокирую. Отказываюсь даже слышать его. А, может быть, это множество вопросов, которые он продолжает задавать мне, и которые я продолжаю отказываться слышать.

Почему он называет меня этим новым именем? Я – не она. Он повторяет вопрос. Хэллоуин. Это слово вызывает у меня озноб. Что-то темное пытается взорвать мой разум, взломать бережно сохраняемую мной оболочку безмятежности, которую поддерживает непрерывный секс, секс, секс. И вдруг, хотя я больше не смеюсь, мое тело сотрясается, а кости становятся такими мягкими и податливыми, что я падаю на колени.

Я сжимаю голову руками и неистово мотаю ею из стороны в сторону.

Нет, нет, нет. Я не хочу знать!

Меня атакуют образы: кричащая и обезумевшая толпа. Блестящие, скользкие от дождя темные улицы. Тени, жадно снующие в темноте. Красный Феррари. Бьющееся стекло. Пылающие костры. Люди, которых загоняют, как стадо баранов, в ад.

Какое-то здание, наполненное книгами и светом, захваченное врагом. Это место имело для меня значение. Я многое потеряла, но у меня, по крайней мере, оставалось это убежище.

Отвратительная на вкус еда. Оружие, в котором я нуждаюсь и которого одновременно боюсь. Буйствующие люди. Топчущие друг друга. Горящий город. Колокольня. Чулан. Темнота и страх. И, наконец, рассвет.

Брызги святой воды, шипящие при соприкосновении со сталью.

Церковь.

Я замираю. Створки в моем сердце и разуме с грохотом закрываются. Нет, я туда больше не вернусь. В моей жизни не было, нет и никогда не будет никакой церкви.

Я поднимаю на него глаза.

Я знаю его. Я не доверяю ему. Или это я себе не доверяю?

– Ты мой любовник, – говорю я.

Он вздыхает и потирает подбородок.

– Мак, мы должны выйти из этой комнаты. Снаружи дела плохи. И так уже не один месяц. Мне нужно, чтобы ты вернулась.

– Я уже здесь.

– Что произошло в… – он замолкает, его ноздри раздуваются, а на скулах ходят желваки, – …церкви?

Кажется, ему не больше хочется слышать о том, что произошло в церкви, чем мне – знать об этом. Если наши желания совпадают, почему он продолжает давить на меня?

– Я не знаю этого слова, – говорю я холодно.

– Церковь, Мак. Принцы Невидимых. Помнишь?

– Мне не знакомы эти слова.

– Они изнасиловали тебя.

– Я непонимаю, что означает это слово! – я сжимаю руки в кулаки, ногти впиваются в кожу до крови.

– Они овладели твоей волей. Они лишили тебя силы. Они заставили тебя чувствовать себя беспомощной. Потерянной. Одинокой. Безжизненной внутри.

– Ты должен был быть там! – со злостью рычу я и сама не понимаю, почему. Ведь я никогда не была ни в какой церкви. Меня сильно трясет. Я чувствую себя так, словно вот-вот взорвусь.

Он падает передо мной на колени и хватает меня за плечи.