Лихорадка в ритме диска

Мы, как сороки, накинулись на золотишко, разглядывая и примеряя. Алка выбрала себе очередное колечко из белого золота с россыпью самоцветов, очень яркое и какое-то летнее. По сезону, в общем. Мне же очень понравилось кольцо из черного агата, в которое по окружности было врезано золотыми буквами «спаси и сохрани», я попросила Нанусю придержать его для меня на пару недель, в ответ та решительно нацепила его мне на палец и махнула рукой:

— Сможешь когда — завезешь деньги. А носи сейчас, раз душа к нему легла.

Я пыталась отбиться, но она махнула на меня рукой. Мне очень нравилась ее речь, неправильная, с измененными окончаниями, с перепутанными мягкими и твердыми согласными.

— Не боишься столько золота с собой возить? — спросила Алка.

— Ва! — Нануся опять махнула рукой. — Я на машине. И вообще — здесь ерунда. Я дорогие вещи в тепозытарии храну, а те, какие сама ношу, — панимношку дома. Ой, дэвочки! — всполошилась она. — История у меня нехорошая на той неделе была! Вай, сколько слез пролила!

— Что случилось?

— Комплект у меня есть, любимый, Алка, ты знаешь, с черными топазами.

— Ага! — Глаза Алки загорелись. — Кольцо и серьги. Роскошный. И камни огромные — хоть улицу мости, и цвет редкий, я не видела больше такого.

— Так а работа! — Нануся зацокала и гордо пояснила: — Мне Вахтанг его сделал, когда я ему дочечку родила шесть лет назад. Уже и возраст был приличный, и Гарику, старшему, шестнадцать исполнилось, а Вахтанг всю жизнь сетовал, что девочки у него нет, а приданого ей — полный дом. Так я взяла да и решилась.

— Молодец, — хором похвалили мы. — Так а что случилось-то?

— Ну так вот. Собираемся мы с Вахтангом на прошлой неделе в гости к родне. Я, конечно, маникюр сделала, педикюр сделала, прическу на голове уложила, нарядилась и решила топазы эти черные надеть. Серьги-то прицепила, а перстня — нет! Ну всю шкатулку перерыла — нету. Я — в слезы! Вахтанга зову, он тоже все обыскал, не нашел. Горе-то! И кольцо жалко, только это пережить можно. Так оно сразу ясно-то, что его Гарик из дома унес!

Нануся натурально всхлипнула и продолжала:

— Я реву, остановиться не могу. Говорю Вахтангу: это что же за беда такая с нашим мальчиком могла случиться, что он вынужден был на такое пойти? Ведь только институт закончил, машину ему купили, должность хорошую тоже. Что приключилось? Чем помочь?

Подход к проблеме показался мне интересным и очень национальным. Мы, русские, наверное, первым делом устроили бы детям допрос с пристрастием и угрозами, и не по поводу причин нехорошего поступка, а с требованием в первую очередь вернуть унесенное.

— Наревелась я, в общем, кое-как в себя пришла, в гости сходили — ничего не помню, в глазах темно было, на сердце все черно — вай, как там мой мальчик? Домой вернулись, Гарик уже спит. Я, грешным делом, руки его посмотрела — следов от уколов нет, очень я наркотиков боюсь! Спасибо, Господи, нас это горе миновало! Спать легла, какой сон! Вертелась, вертелась до самого утра. Утром завтрак Гарику подаю, в глаза заглядываю, как дела, спрашиваю. А он — как обычно, вежливый, хороший.

Ушел сын на работу, я всех сестер обзвонила, они ко мне сразу приехали, опять наревелись все вместе, что делать, у кого спросить — не знаем. Брату позвонили, он приехал, с Вахтангом в комнате закрылся, долго говорили, звонили кому-то — ничего не узнали. Я два дня как в бреду прожила. Гарик заметил.

— Что случилось, мама, — говорит, — на тебе лица нет?

— Приболела, — говорю, а сама все на него смотрю — он спокойный вроде. Ничего не пойму! На сердце камень! А потом подружка ко мне приехала кофе попить. Тамара. Она мой кофе любит, я хороший варю, Алла знает.

Алка подтвердила кивком.

— Ну, попили мы кофе, потом Тамара мне и говорит: что там у тебя под диваном блестит, возле ножки, или отсвечивает? Я полезла и прямо на пол села кольцо, то самое! Я, когда золото снимаю, всегда небрежно бросаю, потом уже в шкатулку складываю. Вот кольцо-то, видно, упало и закатилось.

Я Тамару расцеловала, кулончик ей подарила, он ей давно нравился. Такой груз она с меня сняла, дай ей бог здоровья! Всем сестрам и брату позвонила, успокоила.

А вечером Гарик пришел, я — ему в ноги, прощения прошу. Он испугался, ничего не поймет. «Мама, да что случилось?» — говорит. А я ничего ему рассказывать не стала, стыдно мне было, что на ребенка такое подумать могла. Только заставила пообещать, если в его жизни что-нибудь страшное или стыдное случится, чтоб в первую же минуту ко мне бежал. Я все пойму и на помощь брошусь. Сын растерялся, конечно, но обещал.

На меня Нанусина история произвела в некотором смысле воспитательное воздействие. Подумалось, что, когда у нас в доме исчезают какие-нибудь вещи, например скотч или отвертка-крестовка, а недавно — энциклопедический словарь, мы сразу же наезжаем на Мишку или Алика. На их ответные вопли, что они тут ни при чем, внимания особо никто не обращает. А если в такой ситуации искомое изыскивается-таки где-нибудь под кроватью, то никому и в голову не приходит просить у детей прощения за черные подозрения. Вот такая большая разница!