Лики любви

Дан начал уделять своим юным соседкам больше времени, с удовольствием болтал с Конни и Брижит, приходил в гости. Вскоре обе девочки уже не представляли себе жизнь без Даниэля. Гийом порой шутил, что кроме деда они обрели еще и старшего брата. Дан и в самом деле с удовольствием опекал Констанс и Брижит. Он встречал их из школы или из гостей, когда кузины поздно возвращались, помогал готовить уроки, водил в кафе и кормил мороженым, учил кататься на роликах. Когда же за девочками стали ухаживать молодые люди, Даниэль тщательнейшим образом «тестировал» кандидатов в кавалеры. В свое время это сильно раздражало независимую Брижит, которая злилась, что сосед лезет уже откровенно не в свое дело. Однако чаще всего получалось, что Дан прав в своих оценках – с теми парнями, с которыми Бри встречалась ему «назло», у нее не выходило длительных отношений.

С тех пор как Даниэль попробовал роковой ежевичный пирог, прошло больше двадцати лет, и теперь положение коренным образом изменилось. Недавно Брижит, смущаясь, поведала кузине, что они с Даном собираются пожениться. Оказалось, что они встречаются уже несколько лет, и Конни искренне радовалась за них.

Когда Констанс вернулась из Лос-Анджелеса, Даниэля не бьшо в Париже – он унаследовал от своего отца бизнес и уезжал по делам. Однако сразу же по приезде он созвонился с Конни. Она поначалу тактично уклонялась от его приглашений на обед или ужин, поскольку знала, как сильно соскучилась по жениху Бри. Но когда Дан заявил, что она, видимо, нарочно избегает его и лично он намерен угостить ее кофе, даже если придется притащить ее в кондитерскую силком, пришлось со смехом согласиться.

– Ну что, как там поживает американское захолустье под гордым названием «город ангелов»? – подмигнул Дан, когда официант наконец удалился.

– Хорошенькое захолустье! – возмутилась Констанс, но тут же заулыбалась. – Это один из центров жизни Америки!

– Центр жизни неандертальцев, – шутливо скривился Даниэль. – И вообще, он слишком далеко от цивилизованного мира, чтобы быть приличным местом. Впрочем, я слышал, что ты недурно там устроилась. Стала модным придворным живописцем голливудских звезд, а?

Как и сама Констанс, Дан полагал, что единственное место на земле, где можно жить приличному человеку, – это Париж. Еще когда она уезжала в Нью-Йоркскую академию искусств, Дару мрачно предрекал, что она и недели там не выдержит. Когда же пришло известие о том, что Конни после обучения перебралась в Лос-Анджелес, Дан веселился – мол, она все-таки перебралась в «самое богемное место». «Ну и как там? – спрашивал он в первом же своем письме. – Готов поспорить на миллион, что это местечко и в подметки не годится Монмартру!» Мысленно молодая художница с ним соглашалась.

Конни рассказывала ему о своей жизни в Лос-Анджелесе, и Дан слушал ее с явным удовольствием. Но она, выкладывая подробности, немного нервничала. Друг вполне мог поинтересоваться тем, как Констанс проводит время в Париже, а она не знала, можно ли рассказать ему о клубе, переоформлением которого сейчас занималась. Ведь вполне вероятно, что Брижит пока не посвящала жениха в семейные дела – а вдруг ему не понравится, что невеста владеет столь оригинальным бизнесом?

С момента посещения Конни первой вечеринки прошел уже почти месяц. Она сама побаивалась воспоминаний, то и дело накатывавших на нее. Надо было честно признаться: клубный вечер ей… запомнился. Констанс на следующий же день известила кузину, что готова приступить к работе. Нетерпеливая Брижит буквально через несколько часов ворвалась в ее квартиру, влетела в студию и потребовала показать ей наброски. Рассмотрев их, она довольно усмехнулась и вслух констатировала, что Конни понравилась вечеринка. В ответ Констанс только фыркнула, но отрицать ничего не стала. Однако вновь посетить клуб не торопилась.

Эскизы и в самом деле удались. Делая их, Констанс вспоминала чувственную атмосферу, как будто заново переживала все, что произошло с ней тем восхитительным вечером. Кисть словно сама порхала по холсту, зарисовывая не столько образы, сколько ощущения – тонкие, едва уловимые, как запах рассеивающегося заката над Сеной. Констанс писала как одержимая – прерывалась только на еду и сон. Ей хотелось запечатлеть как можно больше воспоминаний, прежде чем они выветрятся из ее памяти, как предутренний туман.

Она уходила от полотна лишь по вечерам. Гуляла по улицам, наслаждалась летом в Париже. И каждый раз невольно оказывалась на улице Четырех Сыновей. Ноги как будто сами несли ее к небольшому театру, где почти ежевечерне давали Шекспира. За месяц Конни посетила десять спектаклей. Когда она впервые после возвращения увидела на сцене Тьери д'Ортуа, сердце ее дало сбой, но она тут же убедила себя в том, что это ничего не значит – просто память на секунду вернула ее в тот мир, когда она была еще безоглядно влюблена в своего кумира. Подумаешь, пропустило один удар, это ведь всего лишь глупое женское сердце…