Лики любви и ненависти

Она внезапно показалась на аллее с чемоданом в руке, и он сделал несколько шагов, чтобы оказаться в свете фонаря. Еще несколько шагов, и она перед ним: неподвижное лицо, заострившиеся черты. Она поставила чемодан, и долгое мгновенье они молча смотрели друг на друга. У нее был усталый вид, словно ее измотало длинное путешествие в поезде, она казалась постаревшей. Глаза больше не блестели. Он подождал, когда она заговорит, у него пересохло в горле. Но она молчала.

   — Ты вернулась? — сказал он.

Словно это было неясно.

   — Почему?

Она устало пожала плечами и отвела взгляд.

   — Не знаю, — сказала она. — В телеграмме все сказано.

   — Да, — сказал он, — да.

Ему хотелось дотронуться до нее, взять ее за руку. Он не осмеливался, он никогда теперь, наверное, не осмелится.

   — Можно войти? — сказала она, снова взглянув на него.

Он пропустил ее и вошел следом. Она положила чемодан на стол и повернулась к нему. С легкой улыбкой она качала головой, словно смеялась над собой или над ним, или над ними обоими.

   — Ты удивился? — сказала она.

   — Нет. Я только и делал, что ждал тебя.

Она опустила голову.

   — Тебе не лучше?

   — Нет. Тебе, наверное, не следовало возвращаться.

Она посмотрела на него. И снова он увидел у нее ту же улыбку, в которой не было тепла.

   — Почему? — сказала она.

   — Ты слышала, что сказал этот мерзкий врач.

   — Что это меняет?

   — Не знаю, — сказал он. — Я ничего не знаю.

Она открыла чемодан, вынула белье. Аккуратно разложила его на столе. Когда в чемодане ничего не осталось, она закрыла его и поставила на пол. Он чувствовал, что она не подойдет теперь к нему, больше не подойдет.

   — Мне все равно, — сказала она, — все равно так лучше, чем то, что я пережила за последние недели.

Она снова посмотрела на него. Она стояла перед ним очень прямо, на ее лице застыло выражение грустной иронии.

   — Ты не боишься? — спросил он. — Кашляешь, кашляешь, а потом подыхаешь, так это происходит.

   — Я знаю.

   — Это случится и с тобой.

Она только легко повела плечом, но он знал, что она скажет, еще до того, как она открыла рот.

   — Не бойся за меня, — сказала она.

Потом она сняла пальто, повесила его на спинку стула и взяла стопку белья. Он увидел, как она идет в комнату напротив их бывшей спальни. Она открыла дверь, сказала, не глядя:

   — Я буду здесь, если не возражаешь.

Он долго слушал, как она ходит в закрытой комнате. На мгновенье — очень быстро — он представил себе, что она придет к нему и он обнимет ее, как раньше. Но это было раньше, и невозможно было начать сначала.

Он прижался лбом к окну и не обернулся, когда она вошла. Он не хотел, чтобы она видела его лицо. Он старался не отрывать взгляда от луча света, который двигался по дороге, задевая деревья, старался слушать шум мотора в ночи. Он старался забыть, что прошлое умерло, а весен больше не будет.

Но как это забыть?