Лики ревности

– Это ты, Жером! – тихо проговорила она. – Извини, я тебя не заметила. Здесь столько народу!

– Не извиняйся. Ты не можешь сделать ничего такого, что бы меня обидело. И я представляю, как ты волнуешься за моего брата.

Из всего семейства Маро только Жером догадался, что Изора души не чает в Тома. Внезапная слепота, казалось, обострила остальные чувства, в том числе и восприимчивость к эмоциям окружающих.

Это случилось под Верденом. Задело осколком снаряда… Домой, к семье, вернулся молодой инвалид с небольшой пенсией. С тех пор Жером носил на глазах черную повязку, чтобы не пугать окружающих пустыми бесполезными глазницами.

– Как бы мне хотелось им помочь, сделать хоть что-нибудь! – воскликнул он. – В шахту меня брать не хотят, хотя я научился передвигаться в полной темноте. Как невыносимо – ждать сложа руки, когда Тома с Пьером в беде!

– Мы молились в церкви с твоей матерью и Йолантой, – смущенно проговорила девушка.

– Ну да, Йоланта – моя будущая невестка, если даст Господь… Тебе, крошка Изора, новость разбила сердце, – добавил он шепотом.

– И вовсе нет, мне все равно! – соврала Изора таким же тихим доверительным тоном. – Мое сердце разбилось давно. Хочу тебе напомнить, что война, лишившая тебя зрения, забрала у меня двух братьев, которых я любила…

Жером Маро с горькой усмешкой кивнул. Он уже собирался ответить, когда в толпе послышались взволнованные возгласы. Изора тоже тихонько ойкнула.

– Там твой отец!

В тусклом свете ноябрьского дня все смотрели на Гюстава Маро. Его лицо и ладони были в земле, рабочая одежда – в пятнах грязи. Он вскинул руки, призывая собравшихся к спокойствию.

– Они живы! – крикнул он. – Мой сын Тома и Пьер Амброжи. Мы пробили, наконец, брешь и передали им лампу. Пока всё. Ни сегодня вечером, ни ночью мы до них не доберемся. Зато теперь можем передавать воду и еду.

Пятидесятидвухлетний углекоп устремил на толпу печальный, но исполненный непоколебимой уверенности взгляд. К нему уже спешили Онорина с Йолантой. Люди с уважением и сочувствием расступались перед ними. Все в поселке знали мельчайшие детали недавней трагедии. Юную польку жалели вдвойне, ведь пленниками завала оказались ее жених и родной брат. От всей души сопереживали и матери Тома: Онорина Маро слыла женщиной доброй, набожной и деятельной – в поселке ее любили.

– Бедная мадам Маро! – вздохнула пожилая крестьянка, которую на площадь привело любопытство.

– Еще бы! – подхватила супруга одного из угольщиков. – Ее Жером – слепой, а младшая девочка – в санатории. Не хватало только, чтобы Тома, такой славный парень, не вышел из шахты!

Эти слова долетели до Изоры, стоявшей в паре метров от кумушек. «Кликуши! Слетелись, как вороны на падаль!» – подумала она, дрожа от возмущения.

Ей на плечо опустилась сочувствующая рука. То был Жером Маро, и Изора в ожесточении оттолкнула его.

– Я не нуждаюсь в твоей жалости! – процедила она сквозь зубы.

– А я уверен, что нуждаешься! – спокойно возразил он. – Когда-нибудь сама поймешь. Я собираюсь написать сестрам Адели и Зильде, чтобы они в своем монастыре помолились за тебя. Я думаю, Изора, что ты, как никто другой, нуждаешься в божественном милосердии.

– Замолчи! – велела ему девушка и пошла прочь.

Ей снова пришлось потолкаться, чтобы подойти к входу в шахту. Йоланта, рыдая, умоляла Гюстава Маро передать Тома ее крестильный медальон.

– Он принесет ему удачу! – всхлипывала она. – Я так молила Господа, и он меня услышал! Тома остался жив!

– Не плачь, моя девочка, – отвечал ей пожилой углекоп. – Тома в порядке, я даже смог пожать ему руку, а вот твоему брату камнем ногу привалило. У него сильный жар, и за то время, пока мы пробьем лаз… Продолжай молиться, Йоланта!

– Пйотр? Пресвятая Дева, мой бедный брат! А папа? Где папа?

– В забое, копает вместе с остальными. Мы взяли еще пару лошадей, чтобы вытащить труп несчастного коняги, старенького Пашá. Ну все, мне пора спускаться!

Гюстав Маро поцеловал Йоланту в лоб, легонько провел рукой по щеке жены. Растроганная Онорина закрыла глаза, давая понять без слов, как сильна ее вера в супруга и в добрую волю других углекопов, готовых отдать жизнь за товарища.

– Иди, муж мой, и да хранит тебя Господь! – прошептала она.

Изора поежилась от горечи и отвращения. Ей было невыносимо видеть семейную идиллию – и то, как Гюстав Маро поцеловал Йоланту в лоб, и его нежность по отношению к жене. В голову пришла жуткая мысль, что, пока она отсутствовала в поселке, все подстроили специально, чтобы побольнее ее ранить, заставить ощутить себя отверженной. «Я уехала в Ла-Рош-сюр-Йон второго октября… – Мысли беспорядочно мелькали в ее воспаленном мозгу. – Как я радовалась, что получила место в частной школе! Тома проводил меня на вокзал, к поезду, и даже занес в вагон мой чемодан. Улыбался мне… Пожелал благополучно добраться. Я уже тогда знала, что он встречается с этой девушкой, полькой, но кто бы мог подумать, что они так скоро соберутся жениться?»