Лики ревности

– Сочувствую, обязанность не из приятных. И все-таки в мире нет справедливости: Марсель Обиньяк остался жив, а моя сестренка – ангел, спустившийся с небес на землю, – умирает!

– Твоя правда, миром правит несправедливость. Однако этот недочеловек проведет в тюрьме много лет. Его жена, думаю, получит меньшее наказание. Я вчера рассказывала вам с мамой, что ей пришлось вытерпеть.

– Это ее не оправдывает. У Вивиан Обиньяк были дети, полно денег, красивый дом, прислуга, но ей приспичило изменять мужу. О таких, как она, в народе говорят…

– Молчи, сегодня сочельник – большой праздник. Или ты забыл, чему нас учили в воскресной школе? И вообще, мне надоело думать об убийстве и о том, как жестоки бывают люди. Все уладилось. Станислас Амброжи в воскресенье вышел из тюрьмы – на следующий день после стрельбы в доме директора, а уже в понедельник вернулся в Феморо. Тома заходил – рассказывал, как это было. Йоланта выбежала навстречу отцу, и он схватил ее на руки, осыпая поцелуями. Бедняжка Пьер плакал от радости.

– Йоланта не захотела праздновать с нами Рождество. Сказала, что лучше останется в Феморо с братом и отцом.

– И Тома вместе с ними!

– Нет, Изора. Тома приедет к нам. Утром я получил от него письмо. Пишет, что его драгоценная супруга опасается ехать на поезде в такую даль, да к тому же заразится от Анны. Наверное, она носит какого-то особенного ребенка, если боится лишний раз шевельнуться, чтобы не заболеть! Меня это злит.

– А что тебя не злит, Жером? – игриво поддела его Изора.

Она постаралась не выказать пьянящей радости, нахлынувшей на нее, как волна: Тома через несколько минут будет здесь, и без Йоланты!

– Сейчас я зажгу свечи. Я купила пятьдесят с лишним красных свечей и с десяток маленьких подсвечников на прищепках – их можно прикрепить на елку. И каждый из вас получит подарок!

– Святые небеса! Ты внезапно разбогатела? – усмехнулся Жером.

– Мадам Обиньяк настояла, чтобы я взяла жалованье за весь месяц. Когда я узнала, сколько – у меня перехватило дыхание. У нее доброе сердце. К тому же ее щедрость, вероятно, имеет объяснение.

– Какое же?

– Я рассказывала ей, что отец обижал меня в детстве. Поведала и о том вечере, когда он выгнал меня из дома. Когда она сама оказалась в беде, то, зная о моих горестях, решила просто подарить мне эти деньги. Конверты с жалованьем я взяла из директорского секретера только в понедельник. Вчера я не говорила, чтобы не шокировать твою мать. В общем, когда слуги пришли на работу, я пошла в кабинет Обиньяка, достала конверты и вручила им. Свой я открыла позже, уже во флигеле, и не поверила глазам: на эту сумму можно жить три месяца, даже не имея работы! А, я упустила еще одну деталь!

– Какую же? – спросил слепой юноша.

– Когда я упомянула, что Марсель Обиньяк отпустил всю прислугу, кроме меня, вы не задали вопрос, который сразу возник у инспектора Девера: почему мне никто ничего не сказал? Ответ оказался банальным. Дени, сыну кухарки, перед уходом поручили зайти ко мне и предупредить. Он пришел и даже собирался постучать, но услышал голос инспектора и не осмелился. Оно и понятно: слуги не увидели ничего странного в том, что ужин отменили. Так что Дени убежал к приятелям, решив, что я сама наведаюсь в дом и разберусь что к чему. И слава богу! Если бы не я, Марселю Обиньяку не успели бы оказать помощь. Он умер бы на глазах у жены.

– И что делал у тебя инспектор? – язвительно поинтересовался Жером. – Приличные девушки не принимают у себя мужчин!

– Какой ты глупый! Каждый обязан открывать полиции и отвечать на поставленные вопросы. Или я должна была разговаривать с ним на холоде, когда на улице – зима? Жером, перестань ворчать, как какой-то старик! К дому уже подъехала скорая… Кровать для Анны постелена. Все готово.

Медбрат внес Анну Маро в дом. Он с многозначительным вздохом опустил девочку на кровать – выражение лица у него было удрученное. Онорина прислушивалась к дыханию своей малышки, следила за каждым ее движением и беззвучно плакала.

– Ей сделали укол, чтобы поддержать сердце, – тихо сказал медбрат.

Жером едва сдерживался, чтобы не разрыдаться. Изора, стоявшая чуть поодаль, подумала, что была права, распорядившись переставить кровать из соседней спальни в большую, жарко натопленную комнату.

– Спасибо, мсье! – проговорила Анна, едва оказавшись в постели. – Мамочка, не плачь! Посмотри, какая рождественская елка! Господи, какая красота! Изора?

– Я здесь, Анна.

– Это ты ее нарядила? Все сверкает, словно в сказке…

Тут уж Изоре пришлось сдерживать слезы. Она поцеловала девочку в лоб, погладила по волосам, блеклым и влажным от избыточного потоотделения. Похоже, это действительно конец. Лицо у ребенка было словно восковое, обведенные коричневыми кругами глаза лихорадочно блестели, щеки ввалились, губы – бледные.

– Сейчас я украшу елку свечами! – объявила Изора изменившимся от волнения голосом. – Придется немного подождать твоих сестер, папу и Тома, они уже скоро придут.