Читаем Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв. полностью

Однако жизнь продолжается. И в Италии Брюллов постоянно встречается с соотечественниками. Среди них Михаил Глинка, уже узнавший успех музыкант-исполнитель и композитор. В недалеком прошлом – сочувствовавший декабристам и чудом избежавший обрушившихся на них репрессий. Среди новых друзей – пенсионер Общества поощрения художников Александр Иванов, сын профессора Андрея Ивановича Иванова. Молодого живописца, всемирная слава которого еще впереди, – поражает мастерство Карла Брюллова. Сравниться с ним в профессионализме – его мечта. Пока же Александр Иванов и Карл Брюллов радуются успехам другого русского пенсионера, хотя и приехавшего в Италию четырьмя годами ранее Брюллова по линии Академии художеств, – Федора Бруни. Впрочем, как и Брюллова, русским его можно назвать с определенными оговорками. Федор (Фиделио) Бруни, ровесник Карла, родился в Милане в семье художника, гражданина Швейцарии, бывшего капитана армии Суворова. Вместе с любимым военачальником отец возвращается из швейцарского похода Суворова в Россию, которую и избирает своим новым отечеством. Федор уже сделал первые эскизы позднее прославившего его «Медного змия», которыми и восхищаются соотечественники Брюллов и Иванов.

Это в залах «Третьяковки» их полотна – словно послания из разных эпох, столь разными были эти российские гении. А жили они и работали в одно время. Встречались. Дружили. Ко-му-то везло больше, кому-то меньше. Каждый мечтал прославиться, – не меняя своего мировоззрения и стиля. Брюллов пишет «Последний день Помпеи», Бруни – «Медного змия», Александр Иванов задумывает свой гигантский холст о Христе. А Кипренский, откликаясь на современные ему события, пишет картину, которая, как ни странно, была хорошо встречена при дворе. Должно быть, не понята. Речь идет о «Читателях газет в Неаполе». Сочли обычной жанровой картиной. А ведь на ней были изображены поляки, узнающие из газеты на французском языке о падении Варшавы. Варшавское восстание 1830 г. жестко подавлено русскими войсками. Это волнует Ореста Кипренского. Иванова волнует тема вечная – Иоанн Креститель сообщает людям о скором приходе Сына Божия, готовит их к принятию нового учения. Карл Брюллов пытается за трагедией гибели Помпеи разглядеть трагедию человечества. Жизнь, счастье, благополучие – они так хрупки.

А тем временем в Академии художеств – сокращения. Декабрь 1830 г. Слух в Академии – Государь на академической выставке не задерживаясь прошел мимо картины профессора Андрея Ивановича Иванова «Смерть генерала Кульнева». Иванова подхалим Оленин сократил первым. Государь Николай Павлович обновлял Академию… И не понятно – как и что надобно писать, чтоб попасть в фавор, остаться в «элите» русской живописи. Это, впрочем, более волнует стариков: молодые покуда пишут то, что сердце греет. Карл Брюллов пишет прелестных воспитанниц возлюбленной графини – Джованнину и Амацилию, – в картине «Всадница». Картина по своим живописным достоинствам превосходна, о ней много говорят в Италии. А в России? Из России печальное известие, – Общество поощрения художников более не присылает векселей, пансион закончен. До окончания же начатой и поглощающей все силы картины «Гибель Помпеи» еще далеко.

Современники искали и находили прекрасное лицо графини Самойловой и в матери, обнимавшей двоих дочерей, и в женщине с вазой, и в жене помпеянца с поднятой рукой, и в облике упавшей с колесницы, и в лице девушки со светильником. Это так и не так. Во многих работах Брюллова есть этот тип красивой женщины. Для художника – тип «его» натурщицы. Для человека – счастье и несчастье от того, что любимое лицо повсюду.

Он написал гениальную историческую картину о… своем веке. Брюллов сам любил повторять, что главное условие исторического полотна – его «приноровленностъ» к требованиям века, в котором живет мастер. Очень точно подметил Владимир Порудоминский, автор повести о Карле Брюллове: «История – не гибель Помпеи, это лишь эпизод истории; история – крушение целого мира с его людьми, бытом, верованиями и неизбежное рождение нового мира, она – в смене миров, эпох»…

«Гибель Помпеи» встречает триумфальный прием и в Италии и в России. Совет Академии художеств просит разрешения у Его Величества возвести автора за создание необыкновенного по мастерству произведения в профессорское звание вне очереди.

Государь не дал на то соизволения и приказал держаться устава. Тем не менее, когда Брюллов вернулся в Россию, Николай Павлович принял его приветливо. Пригласил во дворец. Предложил написать заказную картину: чтоб в центре Иоанн Грозный с женой, в русской избе, на коленях перед образами, а в окне видно взятие Казани…

Брюллов попытался объяснить Государю, что такая композиция весьма уязвима для критики-с чисто живописной точки зрения. И попросил соизволения императора написать картину на сюжет «Взятие Пскова». Государь сухо и нехотя разрешение такое дал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология