Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв.

И вполне справедливо, когда мы говорим, что на заре возникновения, складывания, создания государства российского русская живопись переживала свой «золотой период». Но М. Алпатов обращает наше внимание на то, что творчество, даже, точнее, позиция Рублёва характеризует лишь один из полюсов русской культуры того времени. Существовал и другой, противоположный. Известно, что создание такого шедевра, как «Троица», к сожалению, не оставило следов в летописи. Между тем в 1414 г. в Никоновской летописи подробнейшим образом повествуется об изображении Богоматери, созданном безвестным мастером близ Можайска (так называемый мастер «Колочьской Богоматери»), Судя по комментариям летописца, произведение это вызывало у него более богословский, религиозный интерес, нежели философский, художественный, эстетический, наконец. У Рублёва икона превращается в предмет философского, художественного созерцания. В рассказе летописца икона – лишь предмет культа, наделённый магической силой. «Два мира, два представления, две эстетики, – восклицает М. Алпатов. – Нужно не забывать этого антагонизма, чтобы понять огромное, недооценённое современниками значение Рублёва». Правда, в положении известного искусствоведа скрыта и иная опасность, грозящая исследователю и интерпретатору художественного наследия Рублёва, – стремление рассматривать иконы инока Андрея, созданные для храмов Божьих, как оторванное от этих храмов произведение живописца, которое одинаково прекрасно в соборном алтаре, деисусном чине или музейном зале. Не будем забывать, что произведения иконописцев воспринимались зрителями в аудивизуальном комплексе: вместе со словом, в определённом архитектурном интерьере, в определённой, если хотите, духовной ауре, и наше восприятие работ гениальных живописцев XV–XVI вв. сегодня, в аскетичном интерьере музейного зала, значительно обеднено. Но само по себе наблюдение, сравнение двух полюсов русской культуры – чисто религиозной живописи, при этом, как ни странно, именно Божьего начала лишённой, и великих озарений гениальных изографов уровня Ф. Грека, А. Рублёва, Д. Чёрного, Дионисия – представляет безусловный интерес, ибо позволяет подняться над линейным, плоскостным видением русской культуры Древней и Средневековой Руси.

К Рублеву, и прежде всего к рублёвской «Троице», обращается каждый искусствовед, так или иначе касающийся искусства Древней Руси вообще и тем более XV в. Наиболее распространённая и популярная в русском дореволюционном и современном искусствоведении тенденция анализа этого произведения – выводить из классической ясности стиля Рублёва ясность его мировоззрения. «Для Рублёва мир исполнен разумности», – отмечает и Я. В. Брук в книге «Живое наследие: Беседы о древнерусской живописи» (М.: Искусство, 1970. С. 48). В нём нет, по мнению автора, места неразрешимым конфликтам, трагическим противоречиям. И здесь ряд авторов видят связь мировоззрения Рублёва с современной ему философией. Действительно, русские гуманисты XV в. признавали физическое здоровье непременным условием полноценной духовной жизни. Насколько тесно связывались в сознании людей того времени физическая красоты и духовное совершенство, свидетельствуют знаменательные слова из русского литературного памятника XV в. «Повесть о Варлааме и Иосифе» (см.: Памятники древнерусской литературы. Кн. 5. М., 1986). Описывая героя, автор восклицает: «Его же безмерная телесная красота предзнаменовала имевшую быть великую красоту душевную».

Гуманистический идеал Руси XV в. – и в этом вы убедитесь, если будете изучать древнерусское искусство, предварительно прочитав книгу «Философская мысль Древней Руси» (Л.: Наука, 1987. 247 с.), – приближался к античному понятию калокагатии, т. е. единства физического и нравственного совершенства. И справедливо считать, что искусство Рублёва соприкосновенно этому идеалу.

Другое дело – была ли гармония, был ли мир в его душе? Или прозрение Тарковского в «Андрее Рублёве» о мятущейся душе художника, который всегда в противоречии с окружающим миром, было прозрением, конгениальным открытием Рублёва?

Андрей Рублёв: житие и деяния

Источники, сообщающие о жизни Андрей Рублёва, очень немногочисленны, однако именно на них вынуждены строить повествование о житии великого русского живописца авторы книг о нём (М. В. Алпатов. Андрей Рублёв. М., 1972; В. Н. Сергеев. Рублёв. М., 1986) и статей сборника «Андрей Рублев и его эпоха» (М., 1971), а также биографических публикаций (М.Н. Тихомиров. Андрей Рублёв и его эпоха //Русская культура XI–XVIII вв. М., 1968; В.Г. Брюсова. Спорные вопросы биографии Андрей Рублёва // Вопр. Истории. 1969.

№ 1; Житие преподобного Андрея Рублёва // Канонизация святых. М.: Изд. Моск. Патриархии, 1989. С. 51–60), ибо Андрей Рублёв был канонизирован святым на Поместном Соборе русской православной церкви в июне 1988 г.

Все авторы – теологи, историки, искусствоведы – признают: важным дополнением к немногочисленным сведениям об Андрее Рублёве являются его произведения – иконы и росписи.