Лики русской святости

Очень быстро у киевских князей пропало желание копировать на Руси политические формы Византийской империи. Пожалуй, выпуском ограниченного тиража золотых и серебряных монет и монументальным строительством дело и ограничилось. Князья зваться царями не стали, предпочтя тюркского «кагана», и на царский венец не претендовали, как правители соседних православных стран. Идею происхождения власти от Бога, хотя и были с ней знакомы, в политический оборот не запускали. И книжники поддерживали их, не напирая на эту идею в летописании, используя ее лишь «точечно». А ведь вполне могли «раскрутить» ее, возвеличивая христианскую Русь и русских правителей («…поставляет Всевышний цесаря и князя, каких захочет дать» – слова из «Повести временных лет»). Но не стали. Очевидно, в этом не было особой потребности. И без того князья и духовная элита ощущали паритет Руси и Византии: мы – равные. Но – другие.

Киевская Русь не хотела становиться дубликатом Византии. У нее была иная политическая система совместного княжеского владения страной, которую позднее историки прозвали «империей Рюриковичей». Можно предполагать, на Руси считали эту систему гораздо более отвечающей духу христианства – братской любви. Старший киевский князь был для остальных одновременно братом и отцом, обязанным поддерживать справедливые отношения между ними. Сидя на своих «столах», Рюриковичи составляли «княжескую полифонию», голос каждого выводил свою партию в общей мелодии. В идеале братья-князья должны были отображать нераздельное единство Лиц в совете Святой Троицы. Но идеал на земле не воплотим, и в истории Руси «империя Рюриковичей» осталась уникальным, однако неудавшимся политическим опытом.

Оригинальными были и социальные модели. Одна из них – княжеское нищелюбие, знаменитые пиры для бедных и убогих на дворе киевского князя, запомнившиеся народу на века.

О самостоятельности русской цивилизации среди прочих летописцам говорила и складывавшаяся культура, опять же своя, неповторимая. Именно на этой почве киево-печерские монахи составляли «оппозицию» митрополитам-грекам на киевской кафедре. Те свысока посматривали на окультуренных «варваров» и значение придавали лишь привозному из Византии, Болгарии культурному продукту. Монахи верили в собственные силы Руси. Для греков прославляемые русские святые оставались сомнительными: митрополита Георгия в 1072 году лишь явное чудо убедило в святости страстотерпцев Бориса и Глеба. У русских же книжников не было никаких сомнений: святые начальной Руси – князья, преподобные, мученики, безоглядно послужившие Христу, – еще одно свидетельство того, что земле Русской дарована великая судьба.

Очертания этой будущей судьбы находим в «Повести временных лет». В апокалиптические времена Руси предстоит принять на себя удар «нечистых народов», противостоять им, как противостоит она кочевым хищникам уже несколько столетий – печенегам, торкам, половцам. Именно о Русскую землю стачивают они зубы, чтобы обессиленными раствориться в небытии.

Мог ли летописец предвидеть скорое появление еще одной орды губителей – монголо-татар? Не только мог, но и предупреждал об этом не раз на страницах летописи: кровавые свары князей и людское нечестие доведут страну до погибели. «Наводит Бог в гневе своем иноплеменников на землю», а Русь, «больше всех почтенная» Богом, и наказывается Им более других. Созвучие этих предупреждений Нестора и горьких покаянных слов книжников эпохи после монгольского нашествия полнейшее.

Нестор делал свои наблюдения на основе опыта минувших лет и современности. Он видел не только погибель, но и надежду. Прозревал Русь состоявшуюся, зрелую летами и мудростью, славную среди прочих государств. В этом, как ни странно, и Россия нынешняя может видеть свою надежду. «Большие ожидания» Летописца не исчерпаны Русью до сих пор. Ведь наше время похоже на эпоху Нестора: тогдашняя медленная христианизация языческих масс очень напоминает нынешнюю неспешную рехристианизацию оязыченного в ХХ столетии народа…

ЖИТИЕ ИКОНОПИСЦА АЛИПИЯ: МЕЖ ДВУХ ОБРАЗОВ УСПЕНИЯ

Один из самых светлых образов в рассказах Киево-Печерского патерика о первых на Руси преподобных отцах – иконник Алипий.

В духовной жизни Руси в XI–XII веках многое совершалось впервые. Алипий Печерский – первый известный (и прославленный современниками) русский иконописец. Более того – святой иконописец, претворивший свою жизнь в монашеское подвижничество. В Печерский монастырь под Киевом он пришел около 1084 года, чтобы обучиться искусству у греческих мастеров, украшавших мозаиками Успенскую церковь. Тридцать лет спустя его иконописное мастерство достигло таких высот, что даже ангел Господень, написавший в его келье икону, вынес ее на суд Алипия.