– Даже чары не коснулись бы тех, кто верно блюдет заветы предков! Живите согласно им, не нарушайте законы князей – и никто не в силах будет вам навредить.
Хотел тогда чиновник щедро наградить монаха, но отказался Као-Лай от золота и сказал:
– Если желаете сделать доброе дело – пошлите его в школу близ горы Шан, которой всегда не хватает денег.
И покинул он дом чиновника, а тот с тех пор жил благочестиво, и когда отросла шерсть на хвосте…
– Подождите, о мудрый! – возмущенно вскричал Най-Као, вскочив на ноги. – Ведь это же не правда! Было совсем по-другому!
– Как ты смеешь! – разгневался Лин-Ючжи. – Так говорить в моем присутствии и со старшими?!
Опомнившись, кузнец поклонился чиновнику и монаху, и сказал:
– Прошу простить непочтительность позднорожденного. Но ту же самую историю слышал и я – и говорилось в ней совсем о другом!
– Тогда расскажите нам, – предложил Фей-Линг, поведя ухом. – Ибо, как сказал некогда настоятель Фа-Чжан – «Только глядя с разных сторон, можно узреть целое».
– Мудрое изречение! – одобрил Лин-Ючжи и кивнул ремесленнику: – Говори, кузнец.
И Най-Као рассказал:
Жил некогда странствующий чародей по имени Хан-Таой. Много ходил он по Ликитаю, помогал всем своим искусством. И пришел он однажды в область, где жил жадный и неправедный чиновник. Но хитер он был, и скрывал дела свои от закона и ока княжеского.
Узнав о таких делах, разгневался Хан-Таой и решил заставить чиновника покаяться пред живущими и предками. Знал он, что чиновник не послушает увещеваний, и потому решил явить ему неодобрение предков. Воззвал он к духам, наслал на дом жадного господина всепроникающие тени – и начали они творить то, о чем повествовал Лан-Кайи и в «Записках о недовольных духах». Разрушали тени то, что нажито было неправедным путем, но не вредили самим обитателям дома.
В сердце чиновника расцвели колючие травы, и ночной его сон исчез, словно унесенный горным ветром. Но вместо того, чтобы покаяться и изменить неправедную жизнь свою, он решил найти себе защиту, ибо владел богатством и верил, что золотом можно измерить все сущее.
Отправился он в столицу, где можно встретить все, что создано под небесами, и многим предлагал деньги, но чистые сердцем не соглашались, а те, что соблазнялись наградой, не владели силой, способной совладать с движимыми праведным гневом чарами Хан-Таоя. И сам чародей узнал о том, что чиновник ищет избавления посредством чужой силы, не желая искупать свою вину. Пламенем воспылала его душа, и решил он заклеймить богача, дабы вину его узрели даже те, кто не знают о дурных деяниях. Вновь воззвал к духам Хан-Таой, и решили те остричь чиновнику хвост, когда тот возвращался из столицы – что и было сделано.
Однако нет ничего, что пошатнуло бы равновесие мира – и обрушившийся на чиновника удар принес ему и избавление. Узрел его проходивший мимо монах, не знавший о неправедных деяниях, и, посочувствовав, отправился вместе с чиновником в его дом.
Сумел богач обмануть монаха, скрыв причины своих бед, и хотя младшая сестра чиновника, чистая сердцем девушка, пыталась поведать гостю о неправедной жизни брата – мешала ей каждый раз жена чиновника, во всем подобная мужу.
Обошел дом монах, и погрузился в раздумья. Но недолгими они были – ибо решил он встать на защиту обманщика, и направил силу своего духа против чар Хан-Таоя, отразив посланные им тени. Узрев же, что священные сутры не изгоняют их, ошибся монах, посчитав, что зрит колдовство, а не священный гнев предков – и смог отыскать в окрестностях жилище чародея. Но узнал Хан-Таой о том, прозрев будущее, и решил испытать монаха – выслал он навстречу ему волшебных воинов, и всех их поверг монах.
И тогда мудрый чародей, улыбаясь, вознесся в небо на пятицветном облаке, ибо знал – столь сильный духом служитель Бессмертных сможет наставить чиновника на верный путь, а стало быть – он добился своего. Оказался прав Хан-Таой, поскольку монах решил, что причиной всему стала привлекшая зло неправедная жизнь богача, и обрушился на него с гневной проповедью.
Устрашился чиновник слов монаха и последовал его совету, отвратившись от жадности и неправедных решений. И уже не мог отступиться – потому что Хан-Таой, зная о слабости его души, воззвал к духам мест, и те все время следили за чиновником.
От награды же монах отказался, отправив ее в монастырь близ горы Шан. И это было верно, ибо на той же горе когда-то постигал мудрость чародейства сам Хан-Таой, так что вознаграждены были его труды…
– Подожди! – в гневе вскричал Лин-Ючжи. – Что ты говоришь! Почтенный монах поведал о борьбе с колдовством, а ты говоришь, что его обманули, и все случилось с соизволения чародея?
– Именно так я слышал эту историю, – подтвердил кузнец, – и готов поклясться, что рассказчики знали, о чем говорили.
– Но как это возможно? – воздел руки чиновник, взмахивая веером и хвостом.
– О, почтенный, – неспешно сказал Кан-Килай, – я полагаю, что есть еще и один взгляд на эту историю. Мне доводилось слышать ее – но рассказанную совсем иначе, было все совсем по-другому.
– Неужели? – удивился кузнец.