Ликвидатор

Потому что их система построена на ненависти, злобе и унижении. На праве унижать и обязанности унижаться. Все они – от последнего клерка и кончая самыми верхами, были молодыми и голодными и, судя по возрасту и по трудовой книжке, поднялись наверх быстро и во многом незаслуженно. Все они в детстве недоедали, и их никто не научил, что такое добро, потому они хапали так жадно и потому унижали тех, кто внизу. Для этого и нужен гомосексуализм – как в тюрьме. Это и готовность пойти на все, переступить через свое естество, через все моральные нормы, устанавливаемые обществом, бросить обществу вызов, плюнуть в него. Это выражение высшей преданности начальству – точно так же на Востоке рабы вставали на четвереньки у кареты визиря, чтобы их спина послужила ступенькой. И одновременно это фундамент, залог того, что когда они, те, кого самым прямым образом отымели, поднимутся наверх, тоже не будут творить добро, а будут так же унижать и опускать других, желая отомстить за свое унижение. Так работала система – настоящий гнойник на теле России, и тому, кто все это придумал, явно нашептывал сам Сатана, что делать…

Сейчас он поднялся почти на самый верх, но именно что «почти». Он знал еще об одном правиле системы – таком же жестоком и беспредельном, как и сама система. У каждой проблемы есть фамилия имя и отчество. У каждой катастрофы есть фамилия, имя и отчество. Никто не будет заставлять тебя отвечать по мелочам, уходить в отставку, как в странах Запада… господи, один чиновник дипломную списал, другой вроде как на государственном вертолете на ша́ру слетал, если за это увольнять, так работать некому будет. Так вот – тебе будут помогать, в крайнем случае – переведут на другое теплое местечко. Но иногда бывает нужно кого-то сдать. По-настоящему сдать. И если выбрали тебя, то ты должен принять и признать все, что на тебя навесили, что свое, что чужое, отдать все что есть и смиренно идти на каторгу, не пытаясь сопротивляться. Так ты обеспечиваешь иллюзию самоочищения – а на самом деле выживаемость системы. Эта чудовищная система сложилась еще при Сталине, когда с чиновников требовали ответа, а сейчас тоже требовали, но далеко не всегда. И тем более не разбирались, виновен человек или не виновен. Просто иногда требовалось принести жертву.

Вот они и принесут сейчас в жертву. Его.

Но он не собирался это просто так принимать…

Уйдя с работы пораньше, он бросился домой. Домом у него была квартирка на Чистых прудах – небольшая, но в элитном доме и очень дорогая. Было что-то вроде негласного приказа – не шиковать, но смотрели на метраж квартиры, а не на то, где она расположена. Теперь придется ее бросить, хотя… черт его знает. Если Папа помрет – все может быстро и кардинально измениться. Может, ему даже удастся сделать следующий шаг…

В машине – время было рабочее, пробки были не особенно чтобы сильные, это когда все с работы или на работу едут, Москва встает – он достал наладонник. Удобная штука, лет пять назад и подумать было нельзя: тонюсенькая книжка, и ты все время в Сети. Набрав нужный адрес, он ждал, пока подгрузится приложение… подгрузилось. Посмотрел рейсы – есть подходящий. Чертыхаясь, натыкал свои данные, оплатил с кредитки. Москва – Париж, вылет через три с половиной часа. Электронный билет – тоже удобно, распечатывать даже ничего не надо, просто тебе распечатают купон прямо у стойки. Три с половиной часа – и прощай, ненавистная Россия. Там, в двух банках – лежит немного на жизнь. Миллиона три евро. Деньги обесцениваются, зараза, но если скромненько жить – хватит. Можно будет на Лондон выйти, предложить свои услуги кому надо в качестве посредника – может, и заинтересуются, отломят немножко. В конце концов – они там все по пятнадцать лет кукуют, их в Москве никто не помнит, ни к кому не подкатиться. А он многое знает и многих знает… вхож, в общем. Может еще пригодиться… делу возрождения демократической России…

– Спасибо, здесь остановите…

– Пожалуйста, дарагой…

Его аж передернуло. Черные… понаехали. Никакого спасу от них нет.

Дал денег, вышел из машины. Поковылял домой, присматриваясь – машины с лишними антеннами, фургоны с высокими кузовами и глухими стенками, стоящие непонятно зачем, – все это сигналы опасности. Но ничего подобного не было – лишь проезжали обтекаемые, разноцветные машины, новехонькие – и все это казалось чужим каким-то, наигранным, непостоянным.

Поднялся наверх, когда открывал дверь – сердце замерло. А вдруг дома уже дожидаются. Но нет – никого нет, тишина, только пыли много. Домработница заболела.