Ликвидатор

Будь моя воля и если бы они после этого успокоились и отстали, я бы с огромным удовольствием грохнул Муху и вручил каждому по сувениру – что-либо из одежды пахана, неожиданно превратившегося в звезду международного масштаба.

Хотя, боюсь, шмоток вора в законе вряд ли хватит, чтобы оделить всех страждущих…

Акула тоже места себе не находил. Он почернел, исхудал и стал похож на старого волка-одиночку, возвращающегося с неудачной охоты. Акула злобился на меня, себя, на подчиненных и готов был устроить мордобитие по любому поводу, совершенно не заботясь о конспирации.

Я едва сдерживал его, и то благодаря нашему афганскому прошлому: для него я навсегда остался старлеем. Теперь же я был его шефом лишь номинально – Акула выполнял свое задание и мог начихать на мои команды.

Естественно, при большом желании и чрезмерной наглости – у меня такие номера не проходили, даже когда я был желторотиком.

А время шло. И туристы болтались в морских просторах, проспиртованные насквозь. Я уже, грешным делом, подумывал, что, может, все и обойдется. Мы доберемся целехонькими до Афин, а там… трава не расти!

Все остальное, как говорится, дело техники.

Дурак думкой богатеет – так случилось и со мной. День "икс" настал. Вернее – ночь…

Судно взяло курс на Балеарские острова. Наша теплоходная пьянь с нетерпением ожидала, когда увидит благодатную Мальорку – там мы должны были отдохнуть от болтанки три дня.

Погода нас пока баловала, но иногда начинал дуть северный ветер, и тогда наших круизных див не согревало ни спиртное, ни жаркие объятия уже опостылевших мужиков, ни прогнозы синоптиков, вещавших, как обычно, с точностью до наоборот.

Последняя ночь перед прибытием в порт острова Мальорка обещала полный кейф и шумное карнавальное веселье: нашему массовику-затейнику пришла в голову оригинальная мысль устроить балмаскарад.

У народа крыша поехала – все шили какие-то дурацкие костюмы, сооружали маски и старались воздержаться от возлияний до темноты.

Самым ходким материалом для маскарадных одеяний оказались рыболовецкие сети, неизвестно каким образом оказавшиеся в рундуке боцмана-хохла, подтвердившего тем самым свой украинский менталитет, заключенный в кратком выражении: от себя гребет только курица и бульдозер.

Наши дамы от сетей были без ума…

Акула был как с креста снятый. Его перекошенная физиономия не требовала никакой маски. Он плевал в воду со скорострельностью "калашникова" и бубнил не переставая что-то такое, что трудно запомнить, а еще труднее перевести на иностранный язык.

Сегодня Акула и его ребята пахали с полной нагрузкой: в этом костюмированом бардаке можно было ждать чего угодно и в любой момент: попробуй уследи в таком столпотворении за сворой коммандос и иже с ними.

Я его не слушал, молча стоял рядом и пил с горла "Баварию". Пиво оказалось отменной дрянью, и я с тоской вспоминал питерскую "Балтику". Массивный корпус теплохода дрожал как в лихорадке: где-то в его чреве работали мощные двигатели, вращающие винты или винт – я как-то не удосужился спросить для самообразования.

Судно шло медленно: нам спешить было некуда, до рассвета оставалось часа три, а ходу – и того меньше, если идти с обычной крейсерской скоростью. Бал-маскарад еще продолжался, но уже без прежнего азарта – некоторые сами ушли, а кое-кого и унесли на руках расторопные стюарды. Я повеселился недолго, и то в обществе Мухи.

Он, как и я, приходил посмотреть единственный стоящий "номер" программы – стадо бесхвостых русалок, одетых только в рыбацкие сети. Эт-то было зрелище…

Вскоре Акула ушел, и я остался в полном одиночестве.

Катер, казалось, родила сама ночь. Ни сигнальных огней, ни шума двигателей, только неясная тень, вдруг прильнувшая к борту теплохода.

Наверное, я бы и не понял, что это такое, даже не обратил внимания, не случись с пассажирами катера обычный диверсантский казус, стоивший не одной жизни в Афгане, – в свете немногочисленных иллюминаторов блеснул металл оружия.

В свое время мы просто обматывали стволы тряпками, но люди, набившиеся в таинственную посудину, скорее всего, не сочли нужным маскироваться до такой степени. Их самоуверенность переросла в самоуспокоенность, что в войсковых операциях равносильно самоубийству.

Того короткого мгновения, когда я, остолбеневший и шокированный, стоял, вглядываясь в черный фантом у борта, мне вполне хватило, чтобы определить – народ на катере бывалый, тертый и обученный по высшей марке.

Едва произошло касание и неизвестная посудина подстроилась под скорость теплохода, как тут же вверх взлетели веревки с обрезиненными крюками на концах. Еще миг – и гибкие фигуры, одетые в черные комбинезоны, словно пресловутые киношные ниндзя, с обезьяньей ловкостью начали карабкаться по отвесному борту нашего старичка, давно списанного на металлолом, но перекупленного ловкими дельцами для выколачивания бабок из таких придурков, как наши горе-туристы.

Я понял все сразу и, как говорится, бесповоротно.