Ликвидатор

Когда я окончательно принял место Саркисова и напоследок намекнул ему о готовящейся в отношении кое-кого ликвидации, за что Артак обнял меня и назвал братом, на базе неожиданно появился Соловей. Он тоже, как и рыжий Альберт, попал в охрану. Но не рядовым сотрудником, а командиром отделения, отвечающего за внешнее сообщение, то есть несущего караул у главного въезда на базу. Он оказался менее удивлен моим присутствием здесь и нахождением на месте своего начальника. Но какая-то жаба его все же грызла, так как на одной из тренировок по карате он подошел ко мне и предложил спарринг — под пристальным взглядом имеющего на меня зуб Альберта, у которого, как мне потом сказали бойцы, после моего удара в пах стали наблюдаться явные признаки импотенции…

Вокруг стояло не менее десяти боевиков, и все они слышали, как Соловей намеренно громким голосом вызвал меня на поединок. Отказаться было невозможно — с таким трудом наработанный авторитет моментально превратился бы в размазанный по полу плевок.

И уже не важно, что Соловей специально выбрал подходящий момент, когда я устал после часовой тренировки, а он едва разогрелся и сейчас его мускульная энергия, подогреваемая личными амбициями, ждет стремительной разрядки. По его холодным волчьим глазам я понял, что мне предстоит жестокий бой, бой до тех пор, пока один из нас уже не сможет его продолжить, пока не будет окончательно повержен. И я принял вызов. Мы забинтовали кисти, туго перетянув их эластичными бинтами, и по сигналу одного из боевиков начался поединок. Соловей, словно стальной таран, бросился на меня, сразу же пробил блок и сильным локтевым ударом сбил мне дыхание. Я едва не потерял сознание, успел отступить на три шага назад и упреждающе выкинуть левую ногу, остановив очередной наскок соперника. Но затем снова пропустил, на этот раз — прямой — в голову. Шейные позвонки неприятно заскрипели, и я ощутил, как от ушей до пяток меня прошила острая режущая боль.

Я даже вскрикнул. Но снова удержался на ногах. Зрители одобрительно загудели, а чей-то голос, мне показалось, посоветовал Соловью раскроить мне череп. Это было уже слишком! Я вдруг осознал, какие последствия ожидают меня в случае поражения. И не столько в плане реальной возможности получить физическое увечье, сколько в моральном. Начальник охраны станет для подчиненных посмешищем, пустым местом, только и умеющим, что открывать пасть и изрыгать глупые приказы, не подкрепленные реальной силой. А у этого контингента физическое превосходство всегда имеет серьёзный вес.

И тогда я завёлся. Отбив очередной штурм — Соловей метил ногой в печень, я рубящим ударом ноги в голень скосил нападавшего на татами, послав вдогонку левый боковой в челюсть. Мордоворот оказался стойким и почти сразу вскочил, однако боль в ноге — а я знаю, какая это боль! — заставляла его кривить рожу и подпрыгивать. Затем я провел свой любимый, в ключицу. Одна рука Соловья тут же безвольно повисла вдоль туловища. Вокруг послышалось недовольное бурчание. Но мне уже было все равно, я решил до конца наказать зарвавшегося битюга, публично продемонстрировав, кто есть кто. Тем более что здесь не спортивная арена, где есть ограничения в выборе и дозировке ударов.

Я выбил Соловью шесть зубов, сломал три ребра и ключицу, а победную точку поставил, повалив его на татами и ударом пятки сломав четыре пальца на левой руке. Это ему в отместку за трехнедельное лечение после знакомства моей левой кисти с каблуком его ботинка в Пярну. После такого, запрещенного даже по понятиям безжалостных боевиков мафии, приема сразу пять или шесть человек навалились на меня со всех сторон и оттащили от закатившего глаза и еле шевелящего разбитыми в кровь губами Соловья. Кто-то из толпы, я не успел заметить, кто именно, воспользовался моментом и сильно ударил меня в бедро, вероятно, метя в пах. Я не сомневался, что это была проделка рыжего Альберта, но не мог конкретно настоять на обвинении в его адрес, поэтому сделал вид, будто ничего не произошло.