Полковник Майкл Кокс знал того человека, который поднялся им навстречу, знал еще по Ираку. После одиннадцатого года он как-то пропал с экранов радаров, возможно в связи с тем, что всплыли некоторые подробности того, как именно удалось получить информацию о подозрительной активности в небольшом пакистанском городке Абботабад. В таких играх, когда все знают, что это делать нельзя, но тем не менее делают, потому что делать это нужно, существует правило: наказывают последнего. Оперативник SAD
— Дружище…
Протянутая рука оставалась без ответа ровно столько, сколько это было нужно, чтобы дать понять: Донелли вовсе не рад тому, что его нашли. Затем бывший коллега (хотя какой, к черту, бывший, бывших в этих делах нет) крепко пожал ее.
— Рад тебя видеть, бродяга. Как там?
— Попахивает горелым, а так все о’кей.
Донелли кивнул:
— Да. Я слышал.
Соболезнования никто и никому не приносил. В мясорубке событий все давно уже забыли о единстве, сплоченности рядов, чувстве локтя. О чем говорить, когда большая часть погибших — ублюдки-политиканы, готовые залажать любое, самое верное дело. Те, кто воевал и подыхал в таких местечках, как Багдад или Джей-Бад — уже давно не чувствовали единства с теми, кто отдавал приказы и выполнял их с кривой усмешкой циничного и много повидавшего человека. Но если сказать, что они не знали, за что воюют… нет, они, черт возьми, знали, за что они воюют. Чтобы понять это, достаточно послушать записи звонков родным тех, кто оказался отрезанным на верхних этажах торгового центра, посмотреть, как летят и с каким звуком врезаются в землю люди, прыгнувшие с верхних этажей, послушать звонки родным с четвертого самолета, направлявшегося к зданию Конгресса. Они воевали именно поэтому: на их народ было совершено нападение, внезапное, жестокое, неспровоцированное. В один день — у величайшей нации разом отняли спокойствие, уверенность, безопасность, поселили в людях страх, недоверие, подозрительность, паранойю. Это нельзя было изменить — но за это можно было отомстить. Вот они и мстили…
— Прогуляемся?
Они медленно пошли по парку. Светились искусно подсвечиваемые изнутри фонтаны, веселилась молодежь, не зная, что и от этих трех человек зависит то, как они будут жить и как — умирать. В своей стране… в чужой.
— Нужна стартовая площадка?
— В яблочко.
— Иран?
— Хуже. На, глянь…
Донелли смотрел на запись обращения «моджахедов Кавказского джамаата», и казалось, что хрупкий корпус телефона вот-вот треснет в его руках.
— Твою же мать… — сказал он, — твою же в бога душу мать…
— Словами делу не поможешь…
— Ему ничем не поможешь. Это полный пи…ц.
— Ты живешь здесь? — сменил тему Кокс.
— Живу… да. Можно и так сказать. У меня есть здесь небольшой дом и земля. Они здесь стоят совсем дешево — но мне кажется, это то место, где хочется провести остаток жизни. Ты знаешь, что эта страна в несколько раз старше нашей?
— Я сделал домашнюю работу, друг.
— Теперь это все… ай.
Полковник понял, о чем речь.
— Пока еще ничего не решено. Я должен просто осмотреться.
— Да перестань. Все уже решено. Знаешь, как можно выразить суть нашей политики последних лет? «Мы должны что-то делать». И вот мы идем и делаем, оставляя после себя лишь кучи дерьма и могилы…
— Эй! — сказал полковник. — Ты с нами или нет? Решать надо сейчас.
Донелли с силой провел руками по лицу — как будто делал намаз.
— С вами, брат. С вами. Но лучше не здесь. Время есть?
— Немного, но есть.
— Тогда поехали…
Информация к размышлению
Документ подлинный
ТБИЛИСИ, 30 августа 2012 года. Вооруженная группа, против которой проводится спецоперация в Телавском районе Грузии, в направлении дагестанского участка границы с Россией, состоит из муджахидов дагестанского крыла «Имарата Кавказ». Об этом заявили в руководстве дагестанского крыла террористической организации, передает «Грузия Онлайн».