Ликвидатор

Да и еще. Не думайте, что, если оказывать им помощь, строить там дома, дороги, раздавать гуманитарку, делать всякие благотворительные программы, будет лучше. Будет только хуже. В Афганистане душманы убивали наших врачей, наших учителей, убивали со звериной жестокостью, убивали и тех, кто осмеливался брать у шурави что-то, принимать помощь. И делали это потому, что сам факт того, что мы можем оказывать им помощь, унижает и оскорбляет их, показывает их никчемность и убогость, их отсталость и отсталость их религии. Чем больше вы будете им помогать — тем сильнее будет их ненависть, тем сильнее будет оскорбление, нанесенное помощью. Так что не пытайтесь, не тратьте попусту время. Его и так не осталось.

Мои друзья подсказали мне, с чего начинать — с «крыши»! «Крыши» в Москве до сих пор есть, слишком велика норма прибыльности, чтобы не было «крыш». Додуматься до того, что взрывное устройство, если и было заложено в Москве, то оно было заложено в гроб, — было несложно. Установить, в каком именно похоронном агентстве американцы взяли этот гроб, еще проще. Установить, кто истинный владелец сего почтенного бизнеса, вовсе даже не проблема. Некий Сафар Мирзаев, имя то ли настоящее, то ли нет, но это не особо и важно. Уважаемый человек с русским паспортом, с хорошими связями на Кавказе — на Кавказе, если кто не знает, в большом количестве произрастают деревья ценных пород, идущие на дорогие гробы. Но кроме этого еще господин Мирзаев платит дань некоему Хамзату-Али, относящемуся к Дербентскому джамаату. Он здесь вроде эмиссара в Москве — собирает на джихад.

Чтобы работать дальше, я нашел у вокзала бомжа-татарина. Приодел его немного, привел в порядок и купил для него готовую фирму, заплатив за срочность переоформления шестьдесят тысяч рублей. Снял для него торговую точку в магазине, которая явно не окупится, и купил подержанную «Газель», заплатив четыреста двадцать тысяч рублей. А сам — нанялся к нему шофером-экспедитором, рассчитав все точно. На этот рынок нет хода русским, но это только кажется. На самом деле ход есть — русским рабам. Любые ублюдки тут — охрана у ворот, контролеры, торговцы — покровительственно улыбаются, видя, как замурзанный русский, повинуясь покрикиванию хозяина, шустрит, закидывая в кузов фрукты и зелень. Им это по душе. Для их маленьких и убогих душонок нет ничего приятнее, чем видеть униженным и покорным того, кто вел их к свету знаний, кто прокладывал в их пустынях железные дороги, лечил их самих от вшей и туберкулеза, строил дома, помогал развивать их письменность и культуру — ведь у многих до нашего прихода даже письменности не было. Такова нынче человеческая благодарность. Они отъелись, подлечились — и теперь приехали «покорять Москву».

Но мне не нужна их благодарность — ни в каком виде. Мне от нее ни холодно ни жарко.

Мирзаева я, скорее всего, уберу, допросив перед этим. И сделаю это не потому, что лично он в чем-то виноват. А в назидание другим. Каждый из этих… имеет право жить на нашей земле, пользоваться такими же правами, как и мы, зарабатывать деньги на нас… но должна быть грань, за которую заходить нельзя. Я понимаю, что он вряд ли бы стал финансировать джамаатовских, будь у него такой выбор: он не верит в Аллаха и слишком жаден, чтобы просто так, от чистого сердца давать деньги бандитам. Но когда к нему пришли лично или прислали флешку с предложением поделиться доходами с уммой — он не пошел в полицию, он не пошел в ФСБ, он стал делать то, что ему приказали: начал отстегивать. Одна причина на поверхности: милиция не убьет, даже если и вскроется, а вот джихадисты — убьют, если откажется платить. Но есть и еще одна причина, которую он может и сам не понимать. Он живет здесь, на нашей земле, в построенном нашими руками городе, но те лесные жители — джамаатовские, грязные, бородатые, страшные и фанатичные — ближе и понятнее для него, чем мы, русские, чем те, кто каждый день что-то у него покупает. И в глубине души он желает, чтобы эти джамаатовские пришли в Москву и сделали ее такой же простой и понятной, как родное село, чтобы можно было устанавливать свои правила, а не жить по установленным нами. Так что его смерть будет иметь двойной смысл. Те, кто платит — а они все знают, кто кому и сколько платит, — убедятся в том, что и русские убивают, что они не менее опасны, чем джамаатовские, и поэтому, платя джамаатовским, ты не купишь себе спокойствие и жизнь. А он сам перед смертью поймет, что здесь никогда не будет так, как хочет он, никогда не будет жизни, удобной для него, никогда и ни за что на свете, и ему придется делать выбор: одно из трех. Либо приспосабливаться, либо уезжать, либо умирать. И остальные — с его смертью — тоже поймут.

На маскировку я потратил немало, но был уверен, что она мне еще пригодится, и не раз. Дешевле всего мне обошелся бомж — я давал ему по пятьсот рублей в день, кормил пельменями и разрешал брать фрукты, которыми мы торговали. Этакое бомжачье счастье на старости лет. Жаль мне этих бедолаг…