Ликвидатор

Оглянувшись, вижу, как ко мне ползет раненый капрал Бронс по прозвищу Банни. Его знаменитые «кроличьи» зубы теперь, наверное, уже не сыщешь среди фарша, в который превратили нашу доблестную роту пулеметы иранцев. Когда мы вернемся в Штаты, он, надо думать, непременно озолотит какого-нибудь ушлого стоматолога, ведь Банни без фирменной улыбки – уже не Банни, так же?

«А мы вернемся?» – усмехается внутренний голос у меня в голове.

– Жив, Крольчатина? – спрашиваю я, нарочито весело улыбаясь.

Однако приободрить его не выходит: напротив, при виде моей лыбы он тут же начинает плакать. Слезы текут по грязным щекам капрала, оставляя белые полосы на коричневом фоне, прямо ко рту, красному от крови.

– Чего ты ноешь? – ору я, стараясь на него не смотреть, – сам ведь едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься. – Соберись!

– Гас… Ворон… Торпеда… – шепчет треклятый Бронс, мотая головой из стороны в сторону.

– И Медведь, – мрачно добавляю я.

Медведь – это Винни. По понятным причинам.

– Он… тоже? – упавшим голосом уточняет Банни.

Мне хочется врезать капралу со всей дури, ногой прямо в его перекошенное плачем лицо. Черт, если бы ему уже не выбил зубы кто-то из иранцев, это обязательно сделал бы я – до того он выводит из себя своим надоедливым скулежом.

– Заткнись… – сквозь зубы выдавливаю я. – Без тебя тошно…

Я на всякий случай еще раз проверяю пульс Винни и, снова убедившись, что он не притворяется, наконец-то решаюсь встать. Мои раны еще не ноют, но я понимаю, что вполне могу умереть от потери крови, а потому медленно бреду к лежащему неподалеку вещмешку. Он кажется на удивление… целым. Словно его сбросили сюда с неба уже после окончания боя наши с Крольчатиной ангелы-хранители. Я наклоняюсь к нему, хватаю за лямку, пытаюсь поднять. Руку пронзает боль – то ли перелом, то ли вывих, пока неясно. Да и наплевать, сказать по правде. Сейчас мне надо чем-то заткнуть лишние дырки в моем теле, если я, конечно, не хочу отправиться на тот свет вслед за остальными парнями.

– Мамонт… – снова зовет меня Банни. – Серега…

– Иду, Крольчатина… – отзываюсь я.

Волоча к нему найденный вещмешок, я озираюсь по сторонам. В душе я по-прежнему верю, что будут еще выжившие, кроме нас двоих. Но реальность не спешит меня радовать.

Трупы, трупы, кругом одни лишь трупы…

В этот момент мне безумно хочется единения с моими погибшими братьями по оружию. В голову закрадывается странная, сумасбродная мысль: «Вот бы сейчас кто-то из иранцев пристрелил нас с Крольчатиной!..» И только треклятый инстинкт самосохранения отдается пульсом в висках и торопит меня к лежащему на пузе Бронсу.

– Что с твоими ногами, старик? – спрашиваю я, усаживаясь на землю рядом с ним.

– Я их не чувствую… – шепчет капрал и закусывает нижнюю губу, чтобы не разрыдаться вновь.

И это, черт побери, совсем неудивительно: ведь его ноги посекло осколками гранаты. Чувствую, как глаза мои начинают блестеть. В худшем случае Банни лишится обеих ног, в лучшем очень скоро отправится на тот свет.

Я нахмурился. Ничего не перепутал? Да нет, все правильно: куда лучше помереть, чем остаток жизни прожить безногим инвалидом.

Но ему ведь я так не скажу?!

И потому я с невозмутимой миной расстегиваю вещмешок и заглядываю внутрь. Там немного снеди, немного бинтов и, словно вишенка на торте, рулончик туалетной бумаги. Флягу хозяин мешка, возможно, носил в кармане или на поясе, по крайне мере, в рюкзаке я ее не наблюдаю. Вытащив бинты, я пододвигаюсь к скулящему Бронсу и рассматриваю его ноги вблизи. Даже мне, далекому от медицины человеку, понятно, что все очень и очень плохо. Чертыхаясь, я начинаю бинтовать его раны.

Когда я заканчиваю с одной ногой, приходит запоздалое осознание: мы еще живы.

Уже давно не рокочут автоматы иранцев, не лают их пистолеты. Нас с Банни слепой снимет, если захочет, – сидим себе, безмятежные, как на каком-нибудь калифорнийском пляже, – но никто не стреляет, не бежит к нам, скаля зубы или выкрикивая ругательства на местном диалекте. Ощущение, что Сирджан попросту вымер; собрал всех своих жителей, разом бросил их в бой с ненавистным американским агрессором… и проиграл.

«Все на красное».

Да, уж красного вокруг нас с Бронсом хватает.

– Ничего, Крольчатина… – шепчу я. – Ты у меня еще станешь олимпийским чемпионом в стометровке…

– Не трави душу, Мамонт, – качает головой Банни, не в силах, однако, сдержать слез благодарности.

Мы оба знаем, что его деньки сочтены.

Но говорить об этом как-то не хочется.

* * *

2031 г., Эль-Бурган, Кувейт

Я открыл глаза и уставился в грязный потолок. Простыня подо мной была мокрой от пота, дышал я тяжело и часто, будто только что вынырнул с глубины.