Ликвидатор с Лубянки

Мне и не нужны были точки над «i». Конечно, дело доктора нас не касалось. В таких случаях вопросы нравственности приобретают относительное значение. У нас с Савинцевым могла быть своя точка зрения, у контрразведчиков – своя. Личное мнение нам лучше было держать при себе. Если Савинцев намекал на это, то он был совершенно прав.

И все же в течение целого дня мои мысли не раз возвращались к доктору, которого ретивые контрразведчики «кололи» в подвале. Сломают ли они его? Наверное, сломают. Что может он один поделать против целой системы насилия? Один в поле не воин.

Я успел застать секретаря и сдал ему почту. Расписавшись в книге, я спустился в столовую. В залах было много народа. Сотрудники спешили пообедать, чтобы успеть побывать дома во время перерыва. Всем нам предстояло еще работать с восьми до двенадцати ночи. По советским законам такого длинного рабочего дня существовать не может, но для «органов» законы не писаны не только в смысле границ власти. Они не писаны и в смысле эксплуатации сотрудников. В редком советском учреждении так выжимают соки из служащих, как в МВД и МГБ.

За столом нашей группы в последнем зале уже сидели Мещеряков и шофер Устиныч.

– Егорову привет, – крикнул Устиныч и шутливо обмел стул. – Борщ очень советую сегодня.

Я послушался Устиныча и заказал борщ.

Вошел Коваленко. Хмурое выражение его лица заставило Мещерякова оборвать двусмысленный анекдот, а Устиныча – подтянуть галстук. Подполковник коротко поздоровался и уткнулся в меню. Он не принадлежал к людям, которых похищение доктора Линзе могло вывести из равновесия. Коваленко заботился больше всего о собственной служебной карьере. Наверное, что-то серьезное и не совсем приятное пришло из центра в утренних телеграммах.

Официантка не спешила нас обслуживать. Она была занята другими столиками. Матовые лампы под низким потолком были окружены дымным ореолом. Приглушенные разговоры обедающих сливались с музыкой, журчавшей внутри дряхлого радиоприемника на тумбочке в углу.

Прошло два с лишним месяца моей работы в берлинском штабе. Лица многих сотрудников «инспекции» были мне уже знакомы. Большей частью, правда, только как лица.

С двумя девушками за дальним столом, например, я никогда ни о чем не разговаривал, хотя и виделся почти каждый день. Они работали в отделе «А». В залах отдела стояли шкафы с тысячами учетных карточек. Один из залов назывался «учет компрматериалов», другой – «агентурный».

Наша работа над кандидатами в боевые группы начиналась с «проверок». Так назывались небольшие печатные листки, похожие на краткие анкеты. Мы заполняли их сведениями, полученными от наводчиков. С двумя листками на каждого кандидата я шел на второй этаж, к девушкам-проверщицам. Разговоров между нами не было. Они забирали листки, и я уходил. Через несколько часов кто-нибудь из них звонил, что «заказ выполнен».

Одна из девушек искала нашего человека среди карточек на людей, как-то и когда-то скомпрометировавших себя перед коммунистической властью в Германии. Если наш человек «проходил» по ним, то на обороте «проверки» давалась краткая выписка его провинностей. Обычно этого было достаточно, чтобы его кандидатура отпала.

Во втором зале другая девушка проверяла «по учетам», не был ли наш кандидат уже завербован другой службой советской разведки. Вчера, например, девушка вернула мне одну из проверок, написав на обороте: «Обратитесь отдел «Ли», тов. Зеленов».

Поискав глазами по обеденному залу, я увидел и Зеленова. Он не спеша доедал компот. По медленным движениям ложечки, выуживавшей фрукты из граненого стакана, можно было понять, что товарищ Зеленов цену себе знает. И все же на своих агентов он не был скуп. Вчера, когда я показал ему надпись на проверке, он молча достал из сейфа личное дело агента и протянул мне.

– Берите, берите, – выговорил он, пока я писал расписку. – Старик неплохой. А мне зачем связи в Голландии? Мне связи в Голландии не нужны…

Такая щедрость встречалась редко. В большинстве случаев отделы старались сохранить агентов для себя.

Из-за одного из соседних столов поднялся высокий человек с волосами соломенного цвета, небрежно спадавшими на лоб, и направился к нам. Костюм его был неважного качества и сильно помят. На рубашке не хватало средней пуговицы. Вместо нее висела нитка. Майор Ветров не особенно заботился не только о своей внешности, но и о материальных благах вообще. Может быть, потому что он был холост, а может быть, потому что его внеслужебные интересы были целиком отданы автомобилям, мотоциклам и рыбалке. Он отвез свой мотоцикл в Москву и часто сокрушался об этом.

– Чего ж… – говорил он. – Стоит на чердаке и ржавеет. Бабку соседскую попросил хоть пыль стирать, да разве бабка что понимает в мотоциклах… Вот и плачу налоги каждый год ни за что…

Зато у майора была солидная компенсация в Германии в виде личного Мерседеса-кабриолета. Автомобиль был старый, с облупившейся краской, но майор утверждал, что «конь еще с огнем». Ему было лучше знать, он правил сам и ухитрялся выжимать из машины дикую скорость.