Ликвидатор с Лубянки

По приказу Судоплатова я должен был решить, кто из агентов коваленковской группы подходит для швейцарской резидентуры. Лично мне хотелось, чтобы моя европейская сеть получилась малочисленной, чтобы люди спокойно сидели на местах и не горели особым рвением услужить советской разведке. Время и силы были мне нужны для других целей, чем руководство агентурой. Я собирался взять из коваленковской агентуры двух-трех наиболее безобидных людей, которых я все же мог бы представить Москве как многообещающих кандидатов. Конечно, от состава агентурной сетки могло зависеть, утвердит ли руководство план моей резидентуры. Франц и Феликс произвели бы на мое начальство наиболее выгодное и серьезное впечатление, но связываться с обоими молодчиками мне не особенно хотелось. Судя по их прошлым делам, они не любили оставаться без работы. И я шел смотреть Франца не для того, чтобы включать его в свою группу, а для того, чтобы найти удобный предлог от него отказаться.

Встречу с Францем проводили Гудимович и Иванова. Коваленко и Савинцев всего лишь «присутствовали». После ареста в Сааре «Ганса» Москва решила послать в Берлин специальную комиссию для расследования причин провала агента. Комиссия состояла из двух человек: моей старой знакомой – Ивановой – и полковника Гудимовича, начальника отдела судоплатовской службы. Как метко предвидел Володя Ревенко, «комиссия» вела себя в Берлине по-ревизорски. Коваленко был оттеснен от руководства, и в группе установилось многоначалие. Бедные шоферы совсем перестали понимать, от кого принимать приказы: от перепуганного ли и увядшего Коваленко или от солидного, разговаривавшего гудящим басом и усердно «ревизовавшего» Гудимовича. Несмотря на свою солидность, внушительный голос, беспрерывное протирание толстых стекол роговых очков и манеру всех по-начальственному тыкать, Гудимович был в самом деле человеком недалеким и в разведке разбирался плохо. Много лет подряд он служил в судоплатовском бюро, главным образом, как секретарь партийной организации. Он тщательно следил за изучением сотрудниками глав «Краткого курса», председательствовал на собраниях и вообще «проводил директивы партии в массы». Понахватавшись в рабочих материалах службы и на оперативных совещаниях руководства кое-каких истин о разведывательной технике, он мыслил себя будущим возглавителем берлинского филиала.

Источником его авторитетности в Берлине была опытность и интуиция талантливой Тамары Николаевны. Она быстро поняла, что для своей карьеры Гудимович нуждается в ее помощи, как в манне небесной, и, по цветистому выражению Ревенко, «поставила свой шанс на карту Гудимовича». Вдвоем они расследовали причины саарского ареста, перетягивали постепенно в свои руки нити управления группой и, продолжая цитировать того же Ревенко, «копали Коваленко крупную яму».

Колоритность сложившейся обстановки не ускользнула, наверное, от глаз Франца – старого волка в разведке. Он сидел у конца стола, небрежно откинувшись на спинку стула, и переводил хитрый взгляд с солидно басившего Гудимовича на раскрасневшуюся в служебном рвении Иванову, на Савинцева, застывшего в официально-иронической позе, и на Коваленко, глаза которого, скользя с Ивановой на Гудимовича, выражали попеременно беспокойство и презрение. На меня Франц особенного внимания не обращал. Как потом стало известно, он принял меня за представителя немецкой компартии, то есть в некотором роде за своего коллегу. В разговор я почти не вмешивался и только изредка задавал незначительные вопросы по биографии Франца.

Беседу вел Гудимович. Когда я пришел, разговор приближался к концу:

– Спросите его, Тамара Николаевна, что же он конкретного сделал за прошедшую неделю, – басил Гудимович, – и пусть не крутит, отвечает прямо и точно.

Иванова перевела первую часть фразы. Франц поднял плечи и усмехнулся углом рта:

– Несколько часов подряд вы пытались выжать из меня, как из лимона, все, что я знаю и не знаю. Теперь вы спрашиваете об итогах. Не было бы правильнее подвести их вместе с вами? Где нет конкретных заданий, трудно добиться конкретных результатов.

Поведение Франца мне нравилось. Я еще раз подумал, как искажаются характеристики людей в материалах агентурных дел. В нем не было заметно ни желания услужить, ни даже особого почтения к присутствующим. Только на Савинцева он, по-моему, взглядывал временами с подчеркнутым уважением и оттенком сообщничества, как бы желая сказать: «Ну, что с них возьмешь. Кабинетные герои. Мы-то с вами знаем, как работать…»

Когда Франц встал со стула, чтобы распрощаться, я увидел, что он маленького роста. На небольшом лице с острым подбородком выделялся крупный, крючковатый нос. Волосы неопределенного серого цвета были редки, и со лба в них врезались два глубоких облысевших клина. Пожимая всем руки, Франц не терял своей полуиронической улыбки. Разговор закончился ничем. Гудимович дал Францу прежнее абстрактное, ничем не подкрепленное задание – работать над поисками документов для переезда в Западную Германию. Франц имел полное право иронически улыбаться: