Ко всеобщему изумлению среди немногих выживших оказался руководитель корпорации Чубайс Анатолий Борисович — которому всего-то только оторвало ноги — что, по сравнению с судьбой его подчиненных, большинству которых оторвало все, что можно, начиная с головы, было просто невероятным фантастическим везеньем.
Однако именно это дерзкая по наглости и масштабности акция вывела органы государственной безопасности и правопорядка на след сталинского боевика. Был вычислен изготовитель одного химреактива, из которого взрывчатка делалась, найдено липовое предприятия, которое реактив закупило, найдена машина, которое его везла на один арендуемый склад в Химках. В общем, в результате высокопрофессиональной работы неуловимый призрак из 37-го года стал понемногу приобретать все более осязаемую форму. И конец его стал неизбежен.
Полковник Волков сидел в импровизированном штабе группы захвата. Это был передвижной командной пункт, и в тесном помещении, заставленном аппаратурой, мониторами и секретной спецтехникой, сидели несколько офицеров.
Спецгруппа — если можно назвать спецгруппой несколько сот до зубов вооруженных человек из разных силовых структур — окружила скромный деревянный домик на окраине села Резуново в Подмосковье. По данным видеонаблюдения, подозреваемый Миронов находился в этом доме.
— Да, товарищ генерал, — говорил Волков по телефону. — Слушаюсь, товарищ генерал. Будет сделано, товарищ генерал. Так точно, товарищ генерал.
Положил трубку.
— У нас изменение, — сказал Волков.
Все напряглись.
— Поступил приказ не брать живым.
— А каким? — не понял кто-то.
— Мертвым, — сказал полковник. — Брать очень и исключительно мертвым.
— Почему? Как? — зашумели офицеры.
Волков показал пальцем на потолок командного пункта:
— Решение принято там. На самом верху. Никто не знает, что этот Миронов может порассказать про то, что и как там на самом деле было в 30-х годах прошлого века. А нам это надо? Сталинисты и так его святым считают. Вся заборы и сортиры в стране в надписях: «Квачков, учись у Миронова!» Так что… Решение принято.
Два бронетранспортера долго поливали дом из специальных пулеметов специальными пулями, пробивающими в прямом смысле насквозь — от стены до стены — обыкновенную «хрущевку». После этого к дому пошли лучшие бойцы. Через 10 минут полковник Волков услышал по рации:
— Объект готов. Дом чист.
И только после этого он сам и его офицеры вошли в дом.
Миронов лежал на животе посередине комнаты. В руке у него был пистолет.
— Готов, голубчик, — сказал спецназовец. — Сам себя застрелил. В висок.
— Ну-ка, переверни, — сказал кто-то из офицеров.
Спецназовец хотел было возразить что-то, но потом перевернул труп.
На Волкова смотрел — если так, конечно можно сказать о покойнике, — кто-то страшно знакомый.
— Так это ж Корзинкин! — сказал кто-то сзади. — Старший лейтенант Корзинкин, из архива.
Волков оторопел. Узнал своего подчиненного сам. Отшатнулся от трупа. Посмотрел на стол у стены — прошитый в нескольких местах пулями. На столе лежали какие-то старые бумаги, печати, штампы, химические реактивы.
— Да тут целая лаборатория, — свистнул кто-то.
Волков начал листать бумаги — это были пробные листы якобы допросов и показаний лиц, посвященных — как теперь полковник понимал с беспощадной ясностью — никогда не существовавшей сталинской машине времени. И никогда не существовавшему старшему сержанту ГУГБ НКВД Миронову.
Майор из Аналитического центра ФСБ, стоявший рядом с Волковым, тоже все понял. Судя по его бормотанию.
— Корзинкин работал против левых. И, видать, сам стал левым. А может, и изначально был им. Когда его перевели в архив, там он, видно, и придумал всю эту клюкву — с машиной времени и сталинским ликвидатором. Наделал липовых документов, печатей, протоколов, — и никому в голову не пришло проверить. Наверное, среди левых он и помощников себе нашел — ему-то не надо было бояться, что нарвешся на нашего стукача. Он всех их знал наперечет.
Майор тяжело вздохнул, посмотрел на полковника.
— Полетят звездочки с погон в Конторе, ох как полетят.
Волков оглянулся. Лицо старшего лейтенанта Корзинкина — несмотря на аккуратную дыру в виске — было как как у вполне живого. И чудилась полковнику в нем какая-то насмешка.
— Все-таки друг Василий есть у меня некоторые сомнения в правильности сего мероприятия, — задумчиво сказал один молодой человек другому, склонившемуся над устройством некоего странного вида.
— Сопливый гуманизм кое у кого проснулся, — беззлобно сказал названный Василием.
— Нет. Гуманизм тут не при чем. Тут просто холодный расчет. И внимательное изучение классиков, категорически отвергавших такие методы.
— Классики во времена Константина Эрнста не жили. И про телевидение ничего не знали. А кабы знали — сами бы тут стояли, советы бы нам давали.
— Так оно конечно так, только все-таки массовое движение сознательных трудящихся, организованных в единую партию — оно лучше будет, как ты понимаешь.
Василий оторвался от своего устройства.