Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера

— Слушаюсь! — голос Дымова стал уверенней.

— И про код не забывай!

— Так точно! Гады сейчас в… кусты пошли. Цепью. Несколько минут назад погрузили тушки на колеса и спешно умчались.

— «Двухсотые» или «трехсотые»?

— Я не очень разглядел, но и те и те были вроде…

— Давай ориентир, мы скоро подтянемся. И наблюдение продолжай! Отбой.

— Понял. Отбой.

«Судя по наличию „тушек“, Антона тепленьким взять не удалось… Что уже хорошо! А если обратить внимание на то, что немчура за прочесывание принялась, то — совсем хорошо! Значит, Тохе удалось в лес ускакать. Будем его сами искать», — и, высунувшись из штабной палатки, Александр громко скомандовал:

— Отряд, в ружье!

* * *

На этот раз побудку мне устроил один из соседей, запнувшийся о мои ноги. Открыв глаза, я с трудом (хотя и легче, чем это получалось ночью) сел. Народу под навесом существенно прибавилось, и большинство в настоящий момент куда-то торопилось. «Неужто завтрак?» Поднявшись на ноги, я заковылял вслед за всеми. Рядом два бойца несли на плечах третьего, ноги которого были замотаны грязным бинтом.

— Куда идем, товарищи? — спросил я их.

Один бросил на меня косой взгляд, но ничего не ответил, а вот губы второго зашевелились.

— Я ничего не слышу! — и я показал на свое ухо.

Троица затормозила, и ответивший мне медленно, так, чтобы я понял по губам, сказал:

— Поверка.

«Удачно, что меня разбудили, — пришла мысль, Кто его знает, какие тут порядки? Может, за невыход на построение сразу расстреливают?»

Солнце было еще невысоко и тени от караульных вышек перекрывали центральную «площадь» лагеря.

«Так, что тут у нас?» — подумал я, оглядываясь.

Лагерь представлял собой неправильный четырехугольник, размером примерно сто на двести метров, обнесенный высоким проволочным забором, метрах в пятнадцати от которого шел другой — низкий. По углам и у единственных ворот стояли вышки. И на каждой, что характерно, — прожектор. «А между заборами, как пить дать, часовые должны ходить!» — догадался я. Кроме длинного навеса, под которым я провел ночь, огромной деревянной бочки в одном из углов огороженного пространства и пары дощатых домиков, у ворот на территории лагеря ничего больше не было. И тут же, будто в подтверждение, из-за караулки вышел немецкий солдат и двинулся вдоль колючки.

«Судя по количеству народа, — а на первый взгляд, на „площади“ стояло несколько сотен человек, — и отсутствию построек, это не настоящий лагерь, а скорее какой-нибудь сборный пункт или накопитель», — сообразил я.

Стоящие вокруг меня люди зашевелились, сбиваясь теснее. Вдруг мне показалось, что я слышу какой-то звук. Многие же мои соседи морщась начали затыкать руками уши.

Завертев головой, я заметил на одной из вышек, что стояла метрах в пятидесяти от меня, здоровенную сирену, рукоять которой увлеченно крутил щуплый немец в форме со знаками различия унтер-офицера.

Спустя некоторое время унтер прекратил свои телодвижения, и соседи перестали морщиться. Одна створка ворот открылась, и вся толпа качнулась по направлению к ним.

— Что? Что такое? — как мог громко, спросил я.

Стоящий рядом здоровяк в изодранной кожаной куртке развернул меня к себе лицом, и я прочитал по губам: «Не ори! Еду дают!»

Кивнув в ответ, я стал ждать.

Спустя пару минут немцы командами, а больше — грозным видом двух пулеметов, размещенных сразу за воротами, навели относительный порядок, и пленные, вытянувшись в колонну по одному, стали подходить за пайкой. Когда стоявший передо мной здоровяк, одетый в кожаную куртку («Танкист, наверное» — отметил я про себя), вышел вперед, я увидел, чем нас угощают. В проеме ворот стояла двуколка (однако лошадей я нигде на заметил), в которой виднелась кучка каких-то корнеплодов. Мой сосед как раз дошагал до тележки, и человек в советской форме, но без знаков различия и с белой повязкой на рукаве протянул ему два каких-то овоща. «Негусто, однако!» — думал я, выходя из строя.

Два склизких овоща, которые мне сунул Капо,[78] оказались брюквой. Сырой и чуть подгнившей. Это я выяснил, вернувшись под навес. Да, дилемма: остаться голодным или мучиться животом, съев этот «завтрак»! Пока я, сидя по-турецки, размышлял об этом, окружающие меня люди торопливо поглощали «лакомство». Я же по здравом размышлении, решил, что смогу немного продержаться, что называется, на «подкожном жире», и собрался поделиться одной брюквиной с тем танкистом, а вторую отдать кому-нибудь из доходяг, что не смогли выйти на завтрак.

Бамс! — от сильного подзатыльника голова моя чуть не взорвалась! Я завалился на бок, а овощи покатились по земле. Пару мгновений перед глазами плясали звездочки, но, что удивительно, я начал слышать!

— …ресторан! Сидит, мля, выбирает! — и кто-то пнул меня сапогом под ребра.

«Вот тебе и равенство угнетенных!» — подумал я, переваливаясь на другой бок. Надо мной стояли двое молодых, до «четвертака», парней, одетых в относительно чистую форму.

— Да ладно тебе, Колян, распинаться-то. Он же глухой, как пень… — интересно, что я ясно расслышал все сказанное. Ох, не зря доктора говорят: «Голова — дело темное».