Ликвидация (СИ)

Аттестация… Почерк уже другой, но песня та же. «Делу партии Ленина - Сталина и Социалистической Родине предан, политически и морально устойчив. Бдителен. Военную тайну хранить умеет. Политическая подготовка отличная, тактическая отличная, техническая отличная… В службе четкий и исполнительный, совестен и трудолюбив. Всегда подтянут. По характеру спокойный, рассудительный. Дисциплинирован. В сложной обстановке быстро принимает нужное решение. Инициативный, решительный, находчивый. С массами и комсомольской организацией связан. С активами работать умеет. Физически здоров, бодр, вынослив». Эту бумагу подписал военный следователь прокуратуры 48-й армии майор юстиции Бурдаев…

Рядом лежали аккуратно сделанные копии других документов Кречетова - расчетной книжки, заполненная им послужная карта, оценочный лист (тактическая, огневая и строевая подготовка, топография, знание устава - одни пятерки), автобиографии.

Гоцман аккуратно развернул сложенный вдвое лист, украшенный поверху красными знаменами и профилем Сталина, а понизу - сложным орнаментом из звезд, пушек и самоходок. «Вам, доблестному воину Красной армии, участнику боев с немецко-фашистскими захватчиками, сражавшемуся в рядах войск 2-го Белорусского фронта, неоднократно отмеченных благодарственными приказами Верховного Главнокомандующего Генералиссимуса Советского Союза товарища СТАЛИНА Военный совет фронта вручает это благодарственное письмо, как память о Великой Отечественной войне. Желаем Вам доброго здоровья и новых успехов в Вашей дальнейшей службе на благо нашей Великой Социалистической Родины». Подписи: Рокоссовский, Субботин, Боголюбов. 10 августа 1945 года.

- Ну как? - окликнул Чусов, принимая из рук вошедшего дежурного лейтенанта дымящийся кофейник. - Впечатляет, правда?

- Впечатляет, - кивнул Гоцман, возвращая папку полковнику. - Особенно академия, которую он закончил…

Чусов, усмехнувшись, разлил кофе по чашкам, поставил одну перед Давидом, взял у него из рук папку:

- Ну, ты, наверное, понял, что эти документы имеют довольно-таки мало общего с реальностью. Разве что года эдак до тридцать восьмого. А потом… потом у него был совсем другой послужной список. И другие звания… в другом ведомстве. А теперь садись и рассказывай…

Щурясь на утреннее солнце и мурлыча под нос песенку, на крыльцо дома вышел с тазом, полным мыльной воды, Штехель. И в ту же минуту на его горло легла стальная рука Чекана.

- Где Ида?

- Живой?! - изображая радость, промычал Штехель. - А мы уж думали, что…

- ГДЕ ИДА?!

Корчась от боли, Штехель мотнул головой на дом. Руки его разжались, и грязная вода из таза водопадом хлынула прямо на ноги…

Когда Чекан вошел в полутемную, несмотря на утро, комнату, Ида стояла у окна. Но, заслышав его шаги, резко обернулась. Ее закаменевшее лицо вспыхнуло, ожило, стало женственным и мягким.

- Умойся и садись… Уже остыло. - Она споро, аккуратно распеленала закутанную в одеяло кастрюлю с борщом.

Все так, как будто они расставались на какой-то час, словно он ходил на рынок за продуктами… Чекан молча сел на лавку, стащил пыльные сапоги, босиком прошлепал к умывальнику. Ида подала ему чистое полотенце. Он несколькими сильными движениями согнал остатки воды с лица и волос, осмотрел рану на руке.

- Все еще болит? - встрепенулась Ида.

- Нет. Раны болят только у слабых…

- Когда мы уезжаем?

Чекан, помрачнев, взял ложку, сел к столу.

- Недели через две. Может, раньше… Я должен здесь закончить кое-что.

- Ты кому-то что-то должен? - весело удивилась Ида. Она сидела напротив Чекана, подперев щеку кулаком, и с удовольствием смотрела, как он ест.

- Да, - кивнул Чекан, - теперь должен… Если бы я не согласился, они пристрелили бы тебя в этих развалинах… Я дал слово.

Ида молча отвернулась к занавешенному окну. Чекан устало хлебал борщ, аккуратно подставляя под ложку кусок хлеба. Он не сразу заметил, что настроение женщины изменилось.

- Ты что?…

- Никогда мы отсюда не уедем, - тихо, не оборачиваясь, произнесла Ида.

Глава одиннадцатая

У проходной УГРО негромко толковали между собой осунувшийся, небритый Якименко и дежурный лейтенант. Завидев Гоцмана, оба замолчали, лейтенант вытянулся, козыряя.

- Сколько задержанных? - кивнул в ответ Гоцман.

- Было девятнадцать. Сейчас еще четверых привезли…

- Ну так допрашивай…

- Может, отпустим, Давид Маркович? - умоляющим тоном произнес Якименко. Его усы обиженно встопорщились. - Ну сколько ж можно?…

- Допрашивай! - жестко перебил Давид. - И оформляй протоколы… Все по закону.

- Та шо я, железный?… Всю ночь - и опять?!

- А остальные где?

- Тишака вы сами отправили, Довжик на опознании, Кречетова в прокуратуру вызвали… Я один, как шило в заднице!

Вдали скрипнула дверь одного из кабинетов. Из недр архива появился Саня в штатском, с пачкой бумаг в руках. Вместе с начальником архива он двинулся в глубь здания.

- А Саня шо вдруг прохлаждается? - ткнул в него пальцем Гоцман. - А?… Саня!…

Рыжий веснушчатый Саня обернулся на его оклик, но не остановился, не вытянулся, не поприветствовал начальство. Только побледнел как-то нехорошо.