Ликвидация (СИ)

- Пусто, - развел руками Довжик.

- А у нас хоть отбавляй, - грустно ухмыльнулся Гоцман. - Якименко где?

- Они в дежурке с Саней решили чайку перехватить. Саня вчера на Привозе достал английский, ленд-лизовский…

Вошел Кречетов, и по его виноватому виду Гоцман понял, что его попытка установить истину посредством тщательного осмотра места преступления успехом тоже не увенчалась.

- Подобьем бабки… - Гоцман, не скрывая раздражения, глянул на возящегося с Охрятиным врача, но сдержал себя. - Подобьем бабки. Имеем три версии убийства Роди. Самоубийство - маловероятно. Убийство конвойным Охрятиным - вариант. Убийство третьим лицом - тоже вариант… Был телефонный звонок - раз! Охрятин утверждает, шо никуда не отходил - два! Пропал шнурок - три! И откуда взялся этот третий - лично я не понимаю, хоть и не дурак. То - четыре… Вот такая картина маслом.

- Може, врет Охрятин? - робко предположил Тишак.

- Возможно, - задумчиво отозвался Гоцман. - Но когда мы с Виталием подходили к шкафу, он был спокоен. Вот беда какая!… Как селедка, спокоен. И даже заскучавши.

- Если шнурок на полу валялся, мог прилепиться к чьему-нибудь сапогу, - негромко вставил Довжик.

Гоцман одобрительно взглянул на него:

- Это верно. Надо обыскать все здание…

В коридоре раздался топот, дверь распахнулась в очередной раз. На пороге появился запаренный Якименко:

- Давид Маркович, двойное убийство на Большой Арнаутской! Огнестрел!…

- Поехали, - обреченно кивнул Гоцман и обернулся к Кречетову: - Виталий, а ты возьми дежурного и обыщи все здание…

Оперативники гурьбой устремились к выходу. Сам Давид задержался в дверях, кивнул на Охрятина:

- Ты, Виталий, этому… парню селезенку порвал. Где такой ухватке обучился?

- На фронте в паре со смершевцами доводилось работать, - угрюмо буркнул майор, не поднимая глаз. - Они и обучили кое-чему.

- Здесь не фронт, Виталий, - серьезно произнес Гоцман, нахлобучивая кепку. - Отвыкай.

День был в самом разгаре. Несколько красивых, словно написанных акварелью кучевых облаков косо висели над морем где-то в стороне, еще недавно такой враждебной, а теперь вовсю строившей у себя народное хозяйство Румынии. Далеко-далеко к небу тянулся тонкий пароходный дымок. Суматошно орали чайки, ссорясь из-за найденной на берегу скумбрии. Ветерок колыхал натянутые для просушки сети.

Сенька Шалый переводил взгляд с одного лица на другое. И нельзя сказать, что ему было страшно, потому что страшно уже было раньше. А сейчас было - ужасно. И потому, что был упоительный южный день, когда надо бы гулять в обнимку с теплой ласковой девушкой, есть вишни, сливы, абрикосы и ранние персики, пить холодное пиво, встречаться с друзьями. И потому, что люди, которые неспешно доставали из карманов пиджаков и штанов оружие, готовились его, Сеньку, убить.

Один из них вынул из-за пазухи трофейный кинжал с гравировкой на клинке «Все для Германии», неторопливо разрезал стягивавшие Сенькины руки веревки. На запястьях остались красные рубцы. Шалый непроизвольно потер их руками и так же непроизвольно вскрикнул - бандит слегка уколол его острием кинжала в живот.

- Бежи, - скрипнул бандит, пряча кинжал и извлекая из глубокого, обшитого внутри кожей кармана «вальтер».

- Пацаны, - дрожащим голосом проговорил Сенька, не зная, на кого смотреть. - Я же честный вор! Я…

Бандит, освободивший ему руки, молча вскинул пистолет, и пуля взбила фонтанчик песка у левой ступни Сеньки. Задохнувшись от ужаса, он непроизвольно отпрыгнул метра на два и, петляя, бросился прочь, к сетям, развешанным на утесе.

А бандиты неспешно, переговариваясь, шли за ним, время от времени по очереди стреляя - не в Сеньку, а целясь так, чтобы пули ложились совсем рядом с ним. Самый цимес заключался как раз в том, чтобы до поры до времени не задеть беспомощную жертву. Шалый метался по пустынному берегу, как затравленный заяц.

Чья-то пуля чиркнула по его левой руке ниже локтя. Рукав Сенькиной гимнастерки стал темным от крови. Он еще лихорадочнее запрыгал по пляжу, уклоняясь от беспощадно-издевательского кольца пуль.

Чекан и Толя Живчик, не принимавшие участия в травле, сидели на склоне напротив утеса с сетями. Живчик покуривал, Чекан с удовольствием вдыхал свежий морской воздух.

- Новое развлечение? - усмехнулся он, кивая на пляж, где метался раненый Сенька.

- Он тебя выдал… - закашлялся Живчик, поперхнувшись дымом. - Должен ответить.

- Кто сказал?

- Он знал, где ты живешь…

Чекан пожал плечами, сорвал травинку, размял ее в пальцах.

- Тот полицай, Рыбоглазый, тоже знал. И ты знаешь. Может сразу и с тобой разобраться?…

- Нет, он, - не обратив внимания на иронию, покачал головой Живчик.- Я сразу понял. Когда ты вышел, он сразу в мотор полез. И копался там, пока ты свет в квартире не зажег…

- Что ж ты его сразу не прижал?

- Думал, правда с мотором что-то.

Выстрелы с побережья доносились все чаще. А Сенька дышал все тяжелее и метался все медленнее. Пули уже несколько раз задели его по касательной. Наконец кто-то сплоховал - попал ему в ногу выше колена. Вскрикнув, Шалый рухнул на песок, зажимая рану руками.