Лила, Лила

– Громче! – крикнули из задних рядов, где сидело большинство публики. Почему эти кретины не сели поближе? – мелькнуло в голове у Давида. Он попробовал читать громче.

Миновало уже пять минут, а он по-прежнему сидел в одиночестве, со стаканом холодного гоголь-моголя, который пришлось заказать.

Сейчас, очень скоро, будет слово «рандеву», на котором он спотыкался на всех репетициях. РАН-ДЕ-ВУ, РАН-ДЕ-ВУ, неужели нет слова попроще?

«Здесь не разрешается просто греться, ничего не заказывая», – сердито сказала ему официантка в при… в кружевной заколке, извините.

«Кружевная наколка» никогда трудности не составляла.

«Здесь не разрешается просто греться, ничего не заказывая», – сердито сказала ему официантка в кружев-ной на-кол-ке, похожей намажетку… манжетку от торта, когда он в третий раз сообщил, что пока ждет.

Что, если она не придет? На первое же РАН-ДЕ-ВУ?

Уфф.

Вполне возможно. Ведь согласилась она не сразу. Сказала, что должна подумать. А потом он стоял у бортика и смотрел, как она вместе с хихикающими подружками скользит мимо, круг за кругом. Только когда он, чувствуя себя полным дураком, сел на скамейку и стал снимать коньки, она крикнула ему: «Ладно, приду!»

Смотреть на публику, время от времени смотреть на публику, внушала ему Мари в ходе репетиций. Задержав палец на «Ладно, приду!», Давид оторвал взгляд от страницы и увидел, как одна из женщин наклонилась к своей соседке и что-то ей шепнула. Он стал читать дальше.

И все. Просто: «Ладно, приду!» Может, она вовсе не имела в виду, что обязательно придет. Может, ему надо было еще раз уточнить время и место. Может, она решила, что он не так уж заинтересован.

Что та женщина сказала своей соседке? Наверняка что-то нелестное.

– Громче! – Опять тот же голос.

И тут он увидел ее: она вошла с улицы, огляделась и через круглую арку дверного проема направилась в зал. На шее у нее висела кроличья муфточка, а на левом плече – коньки с белыми вязаными чехлами на лезвиях. Он встал, она подошла, протянула мягкую ручку, теплую от кроличьего меха. Щеки у нее горели румянцем, она слегка запыхалась.

– Извини, прозевала трамвай.

Она расстегнула пальто, села.

– Давай я повешу пальто, – предложил он.

– Нет, я только на минутку, вообще-то мне нельзя было приходить.

– Почему нельзя?

Она закатила глаза.

–  Родители.

Тут оно и случилось. Давид вдруг увидел себя со стороны. Как он сидит, склонясь над этим столиком, и непомерно громким голосом читает текст, который вообще-то надо читать очень тихо.

Она тоже заказала гоголь-моголь. Он до сих пор воочию видел, как после первого глотка на верхней губе осталась тонкая полосочка пены, которую она нарочно слизнула не сразу.

Он почувствовал, что голос вот-вот откажет. Покосился на стакан с водой. Но когда хотел как бы невзначай протянуть к нему руку, заметил, что пальцы дрожат. Если он возьмет полный стакан, то половину расплещет. Откашлялся и стал читать дальше.