Лилея

Нелли перестала примечать, какие деревеньки и городки вставали на их пути, через какие реки они перебирались — то в брод, то вплавь. Душа ее говорила со Святым королем, верней сказать — Святой король говорил с ее душою, то грезился наяву, то являлся во сне. Сны и явь спутались до того, что порою Нелли мнилось, будто Людовик, Жуанвиль, свекор ее, отец Модест и Ан Анку — давние знакомцы. Один раз она спросонок изрядно перепугала Парашу, попросивши ее сварить для короля какое-нито снадобье для поддержания сил.

— Только не возомни после о себе лишнего, маленькая Нелли, — обмолвился как бы невзначай отец Модест на вечернем биваке.

— Будеть покойны, отче, — Нелли улыбнулась. — Я вить знаю, что вовсе того не заслуживаю. Но сами ж говорили когда-то про камни и Авраамовых детей.

И вновь прошлое перемешалось с настоящим.

Понтифик Рима нудил дворян и государей принять крест. Но святой обет принимали немногие. Наступали новые, иные времена, времена охлаждения христиан. Помощи из Европы прибывало немного. Но все ж король Людовик наступал малыми стезями. Распри промеж агарянами сулили надежду на вызволение Иерусалима.

Многие из сарацин, в том числе и люди знатные, наслышавши о короле Людовике, приходили разговаривать с ним.

«Там пришли люди, которые хотят видеть святого, сир, — смеялся Жуанвиль. — Но мне бы еще не хотелось преклонять колена пред Вашими мощами».

И многих король убедил принять Святое Крещение. По порученью короля их крестили и наставляли в вере доминиканцы, Псы Господни.

Понемногу выкупал король из плена тех христиан, что протомились в оковах не один десяток лет.

Король велел укрепить стены и башни Акры. Сам он носил корзинами землю и таскал камни на этих работах, дворяне же следовали его примеру. Святая земля понемногу восставала из разорения.

Но вот, словно вожак черной стаи, прилетела весть о кончине королевы Бланки. И за нею пошли донесенья о нестроениях во Франции. Странное безумие охватило недорослей по весям: юноши и девицы бросали семьи свои и свою работу и предавались бродяжничеству. Сами они называли себя пастушками, но вели себя хуже волков: горе было попасться навстречу эдакой шайке на пустой сельской дороге. Хуже саранчи налетали пастушки и на деревни, а иной раз, когда несколько шаек сбивалось вместе, грабежу и насилию подвергались иные города. Следом за тем начались и распри средь знатных людей. Воистину, королева, что умерла, как надлежит королеве — на ложе из простой соломы, в монашеском облачении — железной дланью держала для сына страну.

Что же, стены Иерусалима таяли словно пустынный мираж. Однако ж начало пути к ним было проторено. Сидон, Цезарея, Яффа и Акра были усилены. Король сделал довольно, чтобы отбыть теперь на родину, в том убеждали его остающиеся. На сей раз он услышал их просьбы.

— Как же горестно было королю Людовику покидать Сальватерру, не увидавши Иерусалима, — сказала Нелли свекору, приняв из рук хозяйки фермы серый ломоть хлеба с белоснежною горкой творогу.

— По-русски говорю я едва ли лучше, нежели ты по бретонски, Элен, — хмыкнул господин де Роскоф.

Рассмеявшись, Нелли повторила свой вопрос.

— Он имел возможность повидать святой град в условиях военного перемирия, — господин де Роскоф посурьезнел. — Однако счел сие зазорным.

— Была и иная тягота на сердце Людовика, батюшка. Однако ж не вполне я его мысли понимаю.

— Бог в помощь, сие доказывает, что ты их не сочинила. Попробуй пересказать, дитя, разберемся вместе.

— Он не хотел оставлять в Сальватерре тамплиеров, — с замешательством проговорила Нелли. — Он вроде как не доверял им.

— Что ж тебя удивляет, Элен?

— Немало добрых слов говорил святой король о военной доблести рыцарей-храмовников. В особенности тогдашний их великий магистр, Гийом де Соннак, удостаивался похвал из его уст. Не мог же король бояться того, что тамплиеры сговоряться с сарацинами! Так почему его тяготило, что они остаются за спиной? У меня никак не укладывается в голове, батюшка, что он ждал от храмовников беды!

— Быть может, Элен, он ждал, что беда придет не от них, но к ним? — Господин де Роскоф, казалось, даже с большим, чем обыкновенно, вниманьем прислушивается к рассказу о грезах невестки.

— Какая ж беда может стрястись с честным воином, кроме, разве, смерти в бою?

— А ты попытайся вспомнить мысли короля…

— Да не получается!

— Попробую тебе помочь, — голос господина де Роскофа был покоен и ласков, однако же отчего-то Нелли услыхала вдруг, как громко колотится его старое сердце. — Король Людовик прежде всего видел в людях хорошее. Скорей всего, начало его мысли и было таково: «мессир де Соннак — доблестный рыцарь и храбрый воин, но…» Попытайся вспомнить только лишь сие «но», Элен!