Лилея

— Да сделайте себе труд заглянуть в городские бумаги! — с горечью произнес де Роскоф. — А уж коли лень копаться в пыли самому, так за малую толику нужную справку сделает архивариус. С этого-то события, о коем, верно, рассказывала ему в младенчестве нянька, в горячей голове того Лапуля и возник закон о двух крепостных. Нещасная Клио! Сколь мало нитей Истины вплетено в твои одеяния! Люди ткут их из бабьих сказок, пустых сплетен, честолюбивых и корыстных домыслов.

— Свои сказки есть и у вас, у белых, — не сдавался синий. — Послушаешь бывших, так как все было славно прежде! Сеньоры были отцы крестьянам, священники слушали только своего Бога! Кабы вправду все рыцарские обеты блюлись на свете, так и впрямь революции не надобно!

— Юдоль мирская полна несправедливости, — с печальным спокойствием произнес де Роскоф. — Все, что способен и должен сделать в ней порядочный человек — блюсти себя самого да, коли сталкивается с дурным делом, приложить все возможные старания, чтоб ему воспрепятствовать. Но только безумец может тщится дать грешному человеку безгрешное устроение жизни. Жизненное зло от сего умножится стократ. И оно уже умножилось.

— Сие временное положенье! — горячо возразил молодой санкюлот. — Порядок наш еще шаток, укреплять его доводится жестокими способами. Как отступит угроза внешняя, да иссякнут враги внутренние, вроде вас, шуанов, так и жестокости не станет, а укрепленные ею установления останутся на щастье людей! Я не верю, что мир к лучшему не изменишь! Мы уже половину дела сделали, уже изменили, вот только надобно дождаться, чтоб все сделалось гуманнее.

— Тут-то и выяснится, что нищета, болезни, обида слабого сильным нисколь не убыли. Но я не о том, — господин де Роскоф теперь внимательно вгляделся в лицо молодого человека, столь внимательно, что тот зябко передернул плечами, словно холод подземных сводов сгустился. — Пора уж тебе ворочаться дабы длить черное дело, за коим ты послан, юноша, но я тебя задержу малость. Твое лицо еще не изрыто пороком, и я почти уверен, что ступить на пагубную стезю тебя толкнули намеренья самые благие. Но благими намереньями, говорят в народе, и вымощена дорога туда, куда ты уже следуешь. Едва ль я сумею принести тебе пользу, но Божий промысел неисповедим.

— Неужто Вы хотите меня агитировать за короля? — молодой человек усмехнулся, хотя усмешка его получилась кривою. — Сие была бы изрядная наивность.

— Я всего лишь хочу честных ответов на несколько вопросов вовсе не секретных.

— Коли так, я отвечу.

— Верно ль то, что Верньо посажен уже в тюрьму и ждет гильотины?

Кто таков Верньо Елена знать не знала, однако ж этот вопрос отчего-то смутил синего.

— Это правда, но он ведь теперь с Роланами и Бриссо, — потупив голову, однако ж твердо сказал он.

— С Роланами? Не с теми ли Роланами, коим рукоплескал плебс Парижа? С Бриссо? Не с тем ли, что затеял первый смутьянский листок? А сам Верньо? Не он ли первый призвал год назад к свержению законной власти? Разве есть что либо общее меж сими Роланами, Бриссо, Верньо и нами, шуанами?

— Разумеется нету! — гневно взвился молодой санкюлот.