Лилея

— Так вы, Георгий Алексеевич, наш ближайший сосед, ведь Гордеевка всего в трёх верстах?

— Положим, я не дальше от вас, но не со стороны моего имения, а города.

— Вы в нашем уездном городишке?

— Да, князь, именно в городишке, но что поделаешь? Там у меня дела, я приехал на несколько дней, а пожалуй задержусь там целый месяц. В имении вы знаете наш дом? Это — хоромы екатерининских времён: колонны, хоры, мраморные залы, холод и запустение; прадедовская мебель — в чехлах, кровати — с балдахинами; несмотря на жаркое лето — сырость, холод; я убеждён, что там в каждой комнате живут привидения, и мне было совестно нарушить их покой.

Княжна задумчиво подняла глаза от тоненькой полоски вышивания.

— Да, очень может быть!

Горденьев рассмеялся.

— Что может быть, Елена Павловна, что там ходят привидения? Вы верите?

Чуть-чуть заметный румянец показался на щеках девушки.

— Мне всегда хотелось осмотреть эти комнаты, я слышала, что их ремонтируют, но не изменяют никогда в главном; что касается привидений, то я не то что верю, но и не отрицаю… я допускаю.

— Неумно! — сказал князь сурово и смолк.

Головка дочери наклонилась ниже, краска гуще прошла по лбу, тёмные ресницы дрогнули, быстрее замелькал золотой напёрсток.

— Я велю, княжна, переслать вам все ключи от дома; там есть старинные гобелены, портреты, картины, фарфор — вас это может занять, а, главное, в угловой башне есть розовая комната, в которой жила моя прабабка, тоже Елена как вы; она была выдана замуж пятнадцати лет и умерла через неделю после брака, таинственной, загадочной смертью; там сохранился ещё шкаф с её куклами, которые она принесла в приданое.

— Всё это прекрасно, но где же вы поместились в городе? Я думаю, там не может быть и речи о порядочной гостинице.

— В каждом городе есть Дворянская улица и Европейская гостиница. Надо довольствоваться, князь, тем, что посылает судьба.

— Эта Европейская гостиница — baraque ignoble [2], а комнаты полны crasses et insectes [3]; так было ещё в моё время, когда я ездил на выборы.

Георгий Алексеевич рассмеялся.

— Будьте спокойны, князь, там ничего не изменилось.

— Распорядись, Лилея, чтобы сегодня же лошади были посланы за вещами графа.

— Князь! Как это можно. Разве я соглашусь вас стеснить.

— Нас… стеснить…

Старый князь, прикованный параличом к креслу, сделал такое движение, как если бы хотел встать; его широкое, обрюзглое лицо приняло гордое, холодное выражение.

— Нас стеснить не может ни один, ни десять гостей, но я не был бы князем Лукомским, если бы позволил сыну моих лучших друзей стоять в какой-то харчевне в трёх верстах от моего имения… Так ли, Лилея?

Горденьев, взглянувший на княжну, был поражён её страшною бледностью; в больших открытых глазах ему показалось выражение страха, но голос её звучал так же музыкально и ровно.

— Ради Бога, папа, не волнуйтесь, может быть, дела не позволят графу…

— Ce n'est pas une reponse, ma fille. [4]

И старик уже с явным гневом глядел на дочь.

— Для дел можно ездить в город, но не жить в такой трущобе.

Поймав обращённый на него умоляющий взгляд девушки и видя багровое лицо старого князя, Горденьев понял, что ему остаётся один ответ.

— Мои дела, князь, почти кончены, и я на несколько дней с удовольствием принимаю ваше предложение.

Княжна вздохнула как бы с облегчением, а князь очевидно забыл, что незадолго перед тем, гость сказал, что ему придётся пробыть в этих местах целый месяц.

— Ну вот и прекрасно, спасибо вам. Так поди и распорядись.

Княжна встала, руки её чуть-чуть дрожали, когда она складывала работу.

— Ты приготовишь графу на верху мой синий кабинет. Вам там будет хорошо, Георгий Алексеевич, — направо — библиотека, налево — картинная галерея, — и в том, и в другом месте вы найдёте сокровища.

Опять взгляд княжны, в котором на этот раз выражался ужас, скользнул по Горденьеву.

«Странная девушка», — подумал он, в душе раздражаясь уже на себя, что дал согласие остаться.

— Папа, ваш час прогулки, — вдруг заволновалась княжна и нажала пуговку электрического звонка…

— Чтобы избавить вас, Георгий Алексеевич, от неприятности видеть, как меня будут пересаживать из rocking chair'а в колёсное кресло и катать по цветнику, советую вам, до обеда, сделать моцион, прогуляться по парку; княжну вы извините, — она всегда сопровождает меня…

— Прошу вас, Павел Львович, не стесняйтесь для меня; я бы попросил у вас позволение съездить в город, лошади, на которых я приехал, не устали, а мне ещё надо распорядиться…

— Лошади, лошади!.. — князь с презрением пожал плечами. — Лилея велит запрячь вам моего «араба»; для него три версты — один полёт, к обеду вы будете обратно; теперь, — он взглянул на большие хрустальные часы, висевшие как раз против его кресла, — всего час, обедаем мы в семь; вам вполне достаточно времени, чтобы собраться и переехать. Без возражений, граф! Не обижайте больного старика, — ведь для меня гость, да ещё такой дорогой как вы, — большая благодать!

— Смею войти, ваша светлость, — раздался сдержанный, густой бас за портьерой.

— Войди, Геннадий; — regardez un peu cet'espХce de colosse, — улыбнулся Лукомский.