Лили

Лили обернулась на звук открывающейся двери. Вошла Меро, неся курицу в клетке и мешок за плечами. Она шла, потупив взгляд, и не подняла глаз, пока не опустила свою ношу на пол и не расставила припасы на полке, встроенной в нижнюю часть грубо сколоченного сооружения, служившего, как догадалась Лили, кухонным столом. Впервые у нее появилась возможность рассмотреть свою хозяйку при относительно ярком освещении. Меро можно было дать и пятьдесят, и семьдесят. Высокая, угловатая, костлявая, она двигалась медленно, но не по-старушечьи свободно. Ее лицо, темное, как дубленая кожа, избороздили глубокие морщины. Коротко остриженные седые волосы прилегали к голове подобно шлему. Нос у нее был как у настоящей колдуньи – загнутый и заостренный книзу, а маленький, тонкогубый рот обнажал в улыбке немало дыр на месте выпавших зубов. Но карие глаза своей кротостью напоминали взор Богородицы. Вот она взглянула на Лили, и та была поражена, увидев во взгляде старой женщины застенчивое ожидание. Меро хотела знать, что она скажет о доме, вернее, о стене, сообразила Лили.

Она беспомощно развела руками.

– Это выглядит… просто сказочно!

Старческое лицо Меро преобразилось, просияв щербатой улыбкой. Лили увидела в нем столько доброты, что ее хватило бы на отпущение всех грехов, на прощение любых человеческих слабостей и безумств. Слезы хлынули у нее из глаз сами собой, безо всякой видимой причины.

– Я устала, – пробормотала она в виде извинения, смущенно вытирая щеки.

– Когда ты ела в последний раз? Лили задумалась.

– Позавчера – Присядь, дитя. Вымойся и обсушись, вон вода в кувшине, да забирайся под одеяло. Я приготовлю чай.

Лили сделала, что было ведено, радуясь возможности наконец-то выбраться из промокшего шелкового платья и белья, сбросить туфли и чулки. Она вымылась у огня, вытерлась ситцевой тряпицей, служившей полотенцем, и голышом забралась под одеяла на шуршащий тростниковый тюфяк, который Меро успела подтащить поближе к очагу. Кто-то заскребся в дверь: старуха открыла ее и впустила Габриэля. Бесстрастно оглядев Лили, он сделал перед очагом два небольших ритуальных круга и наконец улегся с довольным зевком.

Меро протянула ей чашку чая и горку теплых овсяных лепешек на тарелке, а потом и сама устало опустилась на тюфяк рядом с Лили. Та быстро подвинулась, уступая хозяйке ту половину постели, что была ближе к огню.

– Нельзя тебе спать нагишом, замерзнешь. Ты шить умеешь?

Задавая вопросы, Меро стянула через голову свое черное платье и аккуратно сложила его в виде подушки. Под платьем на ней была шерстяная фуфайка и панталоны.

– Да, я умею шить.

– Вот и хорошо. Сошьешь себе ночную рубашку из бумазеи, что я прикупила в Боуви. Лили склонила голову.

– Вы так добры ко мне.

Вместо ответа Меро с шумом втянула в себя чай.

– Вы живете одна?

– Нет, – ответила старуха, удивившись вопросу, – у меня есть Гэйб и Патер.

– Патер?

– Ослик. А теперь еще и курочка. Как мы ее назовем?

Лили ничего не приходило в голову.

– И потом у меня есть моя работа.

Она протянула овсяную лепешку Габриэлю; он подхватил ее и принялся задумчиво жевать, не сводя глаз с Лили.

– Вы давно здесь живете? – спросила Лили, с трудом подавив усталый зевок.

– Довольно давно.

На полу в изголовье постели стояла небольшая шкатулка, обильно украшенная камешками и морскими ракушками. Меро вынула из нее короткую глиняную трубку и кожаный кисет. Глядя, как она набивает трубку табаком, Лили заметила, что руки у нее слегка дрожат. Меро разожгла трубку, прикурив от длинной соломинки, которую сунула концом в огонь, и вскоре запах табака смешался с густым духом торфа.

Лили опустилась щекой на свои сложенные руки. У нее оставался еще один, последний вопрос, но она не знала, как ею задать, опасаясь обидеть Меро.

– А вы… вам… когда-нибудь бывает одиноко?

Старая женщина удивленно повернула голову. Ее лицо было в глубокой тени, Лили различала только две блестящие точки: это огонь отражался в ее глазах. Но даже в темноте ей показалось, что Меро погрустнела.

– Одиноко? – повторила она своим добрым, по-детски тонким голосом. – Но разве мне может быть одиноко, если я никогда не бываю одна? – Протянув руку, она ласково погладила Лили по щеке загрубевшими морщинистыми пальцами, – Спи, ярочка моя.

Лили закрыла глаза и незаметно уснула, слушая, как Меро распевает высоким надтреснутым сопрано:

Средь зелени полей за Ним иду,

Рука моя дрожит в Его руке…

Проснувшись, она оказалась одна. Мысли о Дэвоне теснились у нее в голове, наверное, он ей снился, но наяву Лили ничего не могла вспомнить и была рада этому. Она села и вновь подивилась чуду задней стены, в которой сейчас видела свое смутное отражение. Освещенное бледным светом, проникавшим в полуоткрытую дверь, оно показалось ей настолько нелепым и забавным, что Лили едва не улыбнулась. Торопливо натянув на себя одежду, она вышла из дома.