Лили

Он увидел, как темнеет от отвращения ее истощенное, осунувшееся лицо, и слова застряли у него в горле.

– Так вы дадите мне денег?

– Нет, – хрипло ответил он.

– Я так и знала.

Лили попятилась, когда он протянул к ней руку.

– Не прикасайтесь ко мне. У меня нет выбора, придется ехать с вами. Иначе я умру.

– Лили…

– Через три месяца я получу наследство, все, что осталось от моего отца. Тогда я покину вас и заберу собой ребенка. Это не ваш ребенок.

Все его тело оледенело от ужаса: он поверил ей. Но всего через долю секунды понял, что она говорит неправду. Разумеется, она говорила неправду!

– Чей же это ребенок? – спросил Дэвон, чтобы ей угодить.

– Этого я вам никогда не скажу.

Он попытался улыбнуться.

– Тебе придется поехать со мной, любовь моя, у тебя…

– …нет выбора. Да, я знаю. Но это ненадолго. Я уеду, как только смогу. Мой ребенок заслуживает кого-нибудь получше вас. Если вы попытаетесь его отнять, я вас убью.

Ее голос сорвался; он увидел, что она дрожит всем телом, и вновь сделал движение, заставившее ее отступить. Лили обхватила себя руками: ее сотрясал озноб.

– Ваш сын погиб, но моего вы не получите. Вы не удержали свою жену и меня не удержите. Я вас презираю.

С побелевшим лицом Дэвон отвернулся, не в силах больше смотреть на нее. Ему казалось, что с него заживо содрали кожу. Что за безумие на него нашло? Как можно было надеяться на немедленное прощение? Механически переставляя ноги, он пошел за лошадью. На востоке среди хмурых облаков едва обозначился бледно-желтый солнечный диск. Когда он вернулся, Лили позволила ему подсадить себя на спину жеребцу. Она совсем выбилась из сил и казалась измученной, но ее глаза горели ненавистью.

Проше и быстрее было бы ехать, сев на лошадь позади Лили, но Дэвон понимал, что больше не может навязывать ей свою близость. Поэтому он взял коня под уздцы и провел его через лабиринт скульптур, запорошенных снегом призраков, чье ледяное молчание было красноречивее любого проклятья. Пес – Лили называла его Габриэлем – побежал вперед, указывая дорогу. Пошел снег. Подхваченные холодным ветром снежинки долго неслись и кружились в воздухе, прежде чем улечься белым саваном на бурый торф, поросший там и сям клочковатыми кустами низкорослой болотной осоки. Дэвон поежился, ощутив на себе враждебность болотного края, его затаенную, глухо ворчащую угрозу. Он вспомнил о радужных надеждах, охвативших его прошлой ночью, и они показались ему жалким бредом безумца.

* * *

Клей, закутанный в плед, сидел на террасе у самого входа в библиотеку.

– Она придет пообедать с нами? – спросил он, пока Дэвон, вернувшийся из коттеджа Кобба, где Лили устроила себе жилье, взбирался по ступеням террасы к дому.

– Нет.

– Почему нет?

Выражение сочувствия на лице брата вызывало у Дэвона раздражение.

– Она не снизошла до объяснений. Что ты тут делаешь в такой час? Солнце зашло полчаса назад. Пробудишься – не жди, что я тебя пожалею.

Его голос звучал отрывисто и сердито, но при этом он бережно обнял брата, помог ему встать на ноги и проводил в библиотеку. Как только Клей устроился на диване, Дэвон подошел к буфету и вытащил бутылку виски Налив себе выпить, он повернулся в ожидании отповеди со стороны Клея, столь же предсказуемой в последние дни, как наступление понедельника вслед за воскресеньем.

– Н-н-неужели это и в-в-вправду помогает? – заикаясь, спросил Клей, указывая на стакан.

– Представь себе.

Дэвон поднес к губам стакан с янтарной жидкостью, вдохнул ее терпкий аромат и отхлебнул глоток. Плечи у него невольно содрогнулись, а на глазах выступили слезы. Нет, это ни капельки не помогало, но он привык, а ничего другого просто не было.

– Посмотри, что Мак… Маклиф мне подарил, Дэв.

– Что это?

– Конь. Он сам его вы-вырезал. Это Тэмер, видишь? Гэйлин говорит, р-раз уж мне не-нельзя на нем ездить, то уж смо-смотреть-то можно!

Дэвон выдавил из себя улыбку. Маклиф вернулся месяц назад. Покинув Даркстоун, он нашел работу на оловянном руднике неподалеку от Лискерда. Извиняться перед конюхом было мучительно и неловко, но Дэвон прошел через это, а Маклиф рад был вновь вернуться к работе с лошадьми.

Клей откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Дэвон забеспокоился:

– Как ты себя чувствуешь? Тебе нехорошо?

– Нет, я в порядке. Немного у-устал.

– Ты слишком долго сидел на террасе. Давай я отведу тебя наверх.

Клей отмахнулся от него.

– Какой у Лили срок… м-м-м… – трудное слово далось ему не сразу, -… беременности?

Дэвон аккуратно поставил полупустой стакан на стол.

– Не знаю. Она не хочет мне говорить. Лили вообще не хотела с ним разговаривать, но самым верным способом заставить ее замкнуться во враждебном молчании служила любая – прямая, косвенная, вкрадчивая или откровенная, без обиняков – попытка расспросить ее о ребенке, которого она носила под сердцем. Ради ее спокойствия Дэвон давно, уже несколько недель назад, отказался от каких бы то ни было расспросов. Но она страшно исхудала, и он не ног не тревожиться о ней.