Лили

Здесь тоже было слишком светло. Он опять натянул куртку и, увязая башмаками в глубоком песке, поспешил прочь от озера, а оказавшись вновь на каменной дорожке, бросился к парку, привлеченный возможностью затеряться в темной тишине, царившей под сенью деревьев. Дубы, лиственницы, лесной орех окружили его со всех сторон, закрыв наконец луну. Он замедлил шаги, ощущая сильное биение сердца в груди, и принялся полным ртом вдыхать черный ночной воздух. Где-то вдалеке, то ли призывая подругу, то ли выслеживая дичь, заухал филин. Запах мха и влажной земли был сильнее соленого привкуса ветра с моря. Он сбился с тропинки и напролом, сквозь колючие заросли куманики выбрался на подъездную аллею. Опять эта проклятая луна! Но тут хоть не рискуешь свернуть себе шею. Наклонив голову, сунув руки в карманы куртки и ни о чем не думая, он направился к воротам.

Но стоило ему прислониться к каменному столбу, как на него нахлынули воспоминания о той ночи, когда он вернулся домой с раной в плече и лошадь сбросила его наземь, в сущности, на том самом месте, где он сейчас стоял. Он изо всех сил гнал от себя эти воспоминания, но безуспешно. Его тело помнило прикосновение ее теплых рук, помогавших ему опереться об этот самый столб. Ее мокрые волосы пахли свежестью дождя, в ярких сполохах молнии ее громадные глаза светились тревогой за него. Она поставила в стойло его лошадь и спрятала его одежду только потому, что он ее об этом попросил. А когда таможенники пришли его допрашивать, она солгала ради него.

А потом… потом она отдалась ему, переступив через себя, предав свои понятия о чести и порядочности, которые он счел несущественными. Как ни в чем не бывало он предложил ей двадцать фунтов.

Оторвавшись от столба, он пошел по аллее обратно к дому, глядя прямо перед собой невидящим взглядом. Но двери его памяти уже распахнулись настежь, воспоминания хлынули толпой, и очень скоро худшее из них, то самое, которого он всеми силами пытался избежать, обрушилось на него подобно удару палицы. Он увидел Лили, застывшую в дверях библиотеки. Измученная, оборванная и растрепанная, она отчаянно боролась со страхом и с собственной гордостью. “Говорю же вам, она ударила Лауди. Ударила до крови. Вы посмотрите на это сквозь пальцы?"

Он пообещал ей поговорить с экономкой, но слова не сдержал. Как раз в это время вернулся Клей, и на радостях он забыл. Таким образом он развязал руки миссис Хау в отношении Лили, предоставил ей свободу действий.

Впереди показался свет из коттеджа Кобба. Который же теперь час? На этот счет у него не было ни малейшего понятия. Свернув с аллеи, он направился по короткой дорожке, ведущей к домику управляющего, и, недолго думая, постучал в дверь.

Кобб открыл тотчас же. Он был полностью одет. Невозможно было догадаться, чем он занимался до прихода хозяина. За его спиной Дэвон не заметил ни остатков ужина, ни книги, ни рабочих инструментов. В коттедже царил тот же безупречный и безликий порядок, что и в кабинете Кобба в хозяйском доме.

– Входите, – предложил он после минутного замешательства.

Чернобородое лицо управляющего было ему так хорошо знакомо, что Дэвон немного успокоился.

– Артур, – сказал он и вошел, наклонив голову, чтобы не задеть низкой притолоки. – Я пришел спросить о миссис Хау. Что вы о ней знаете?

– Что я о ней знаю?

Следующие слова дались Дэвону нелегко, но он попытался сохранить самообладание.

– Она избила… одну из служанок. Вы знаете Лили Траблфилд?

– Да, я знаю, кто она такая. Избила, говорите? А за что?

– Ни за что! – Он едва удержался от желания трахнуть кулаком по оштукатуренной стене. – Хау и Трэйер избили девушку ни за что ни про что, по надуманному обвинению в непослушании. Насколько мне известно, это скорее всего не первый случай. Я хочу сказать, что до нее были и другие. Что вам об этом известно?

– Ничего.

– Но что-то же вы должны знать!

– Я ничего не знаю! – упрямо возразил Кобб. – Хау заправляет всем домом, не спрашивая советов ни у меня, ни у кого еще. Дело это не мое, я и не вмешиваюсь.

Дэвона передернуло: он с отвращением услыхал в словах Кобба отголоски собственного равнодушия и нежелания во что-либо вникать, но ему хватило честности не попрекать управляющего за свои прегрешения.

– Я вышвырнул ее вон вместе с Трэйером. Хочу, чтобы вы знали об этом.

Кобб растерянно уставился на него, не зная, что сказать.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – эхом отозвался Кобб и, стоя в дверях, взглядом проводил хозяина, уходящего по дорожке, пока его не поглотила тьма.

Остаток ночи хозяин Даркстоуна провел в библиотеке, целенаправленно и методично напиваясь. Начал он с рома, но желанное опьянение все никак не приходило. Когда в небе на востоке проступили первые краски рассвета, он перешел на коньяк и почувствовал, что тиски рассудка начинают понемногу разжиматься, отпуская сознание на волю. Тело отяжелело и стало неподвижным. Ему казалось, что никогда раньше он не ощущал такой свинцовой усталости. Пришло утро. Растянувшись на длинном диване в библиотеке и с благодарностью ощущая приближение блаженного забытья, он наконец уснул.

* * *