Лиля

Кристаллы начинали светиться. Чем громче становился голос Эда, тем ярче разгоралось в них внутреннее пламя. В какой-то момент кристаллы треснули, высвобождая энергию, заполыхавшую над пентаграммой, и тогда я снова зажмурилась. Над головой трещало, неприятно пощипывало кожу, слепило сквозь сомкнутые веки. А потом мне показалось, что меня толкнули, потом сильней и потянули. Было ощущение, будто меня вытягивают из платья. На мгновение, я ощутила слабость в ногах, а потом был рывок, и я увидела золотоволосую изящную красавицу, лежащую в центре пентаграммы, трех мужчин глядящих на нее, и только тень подняла голову, глядя прямо на меня. А дальше был провал и чернота, и что-то вязкое и холодное словно проталкивало меня сквозь себя…

… Назойливое пиканье ворвалось в сознание и начало раздражать. Потом был запах, очень знакомый запах и тихие голоса рядом, но понять их я никак не могла. Я попробовала открыть глаза. Веки дернулись, но не спешили меня слушаться. Это напугало. Я начала панически дергаться. Судорожно сжались пальцы, потом снова дрогнули веки, еще усилие, и я, наконец, уставилась в белый потолок, постепенно узнавая звуки и запахи. Больница! Я была в больнице. Попробовала подняться и не смогла. Страшная слабость разливалась по телу.

— Очнулась! — надо мной склонилась молодая женщина. Она была мне смутно знакома. Попробовала напрячь память, и имя само скользнуло на язык.

— Тома, — из горла вырвался хрип.

— Я сейчас, — она отошла, снова с кем-то разговаривая. — Ну, ты, парашютистка, даешь. Мы чуть все не поседели. — тараторила Томка, — нагибаясь ко мне. — Если бы не Серебряков, даже не знаю, вытащили бы тебя или ходили на могилку.

В коридоре раздались стремительные шаги. Дверь распахнулась, и я скосила глаза. В палату влетел Саша. Я невольно залюбовалась им. Он снова был с стрижкой. Зеленый костюм медика ему шел не меньше, чем камзол. Саша оттеснил Томку, дав ей указание позвонить моим родителям, сам сел на край кровати, посветил мне в глаза и улыбнулся.

— Здравствуйте, Лилия Владимировна, — сказал он. — Долго же вы возвращались, я уже начал нервничать. Я три дня здесь, — негромко пояснил Алекс, склоняясь ко мне, беря за руку и коротко целуя.

Три дня? А будто только что все случилось. Я постепенно вспоминала последние события. У Саши зазвонил мобильный, и он быстро ответил, продолжая держать меня за руку. Серебряков приложил мне трубку к уху. Я удивленно посмотрел на него, но тут же задохнулась, чувствуя, что плачу.

— Мамочка, — прошептала я, пытаясь не зареветь в голос, — родная моя…

На том конце плакала в трубку мама, пытаясь что-то мне сказать.

— Я скоро приду, — наконец, выговорила она.

— Я так соскучилась, мамочка, — сквозь всхлипы ответила я, и трубка замолчала.

Мама отключилась, но я знала, что скоро она примчится сюда, и я смогу долго-долго смотреть в родные глаза. Саша осторожно вытер мои слезы и молча улыбался, глядя на мое смятение.

— Все будет хорошо, кошка, теперь уже точно, — сказал он, и я знала, что только так теперь и будет.

Эпилог

— Лиля, Лиля, Лиля, — до боли знакомое многоголосье ворвалось в квартиру через открытое окно.

В коридоре раздались шаги, и в комнату заглянула мама. Я повернула к ней голову и невольно расплылась в улыбке, вслушиваясь в скандирование собственного имени. Мама помогла мне встать с постели. Я уже сама начала активно двигаться, но мамочка продолжала меня опекать. Я все еще сжимала в руках книгу, которую читала до этого момента, и мамуля отняла ее у меня.

— Шебутной он у тебя, — с улыбкой сказала она. — Но забавный.

— И красивый, — добавила я, пряча счастливые глаза.

— Заботливый, это важней, — усмехнулась мамочка.

В комнату зашел папа, он понаблюдал за нами. Потом подошел и приобнял, помогая дойти до окна. Папа тоже возился со мной, как с маленькой, вызывая мое ворчание.

— Что сегодня наш зятек удумал? — полюбопытствовал он.

Я пожала плечами и попыталась освободиться из четырех родительских рук. Папа называл Сашу зятем, просто ему так нравилось. Официально в нашем мире мы были не женаты, а про нашу свадьбу в том родители, конечно, не знали. Но Серебрякова они уже любили искренне и безоговорочно. Поспорили с ним мама с папой только один раз, когда Алекс пытался утащить меня к себе после выписки. Родители победили, и моему собственнику пришлось, скрепя сердце, уступить, довольствуясь звонками и встречами.

— Лиля, Лиля, Лиля, — разорялись мальчики-зайчики.

Недалеко от окна меня все-таки отпустили, и я дошла сама, откинула занавеску, мельком взглянула на довольного жизнью аспарагуса, привычно усмехнувшись, и посмотрела на развернувшуюся внизу панораму. Картина была уже знакома: орущие подростки, любопытные соседи и сам Серебряков, стоявший на коленях на крыше своего автомобиля и сжимающего в руках цветы. Увидев меня, он махнул рукой, и выкрики прекратились.

— Котенок, — заорал он, — выходи!

— Гулять? — я осклабилась, удобно устраиваясь на подоконнике.

— Да! — крикнул он в ответ. — А потом замуж.

— За кого? — свредничала я.