Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского

– Как-то так получилось, что я его прозевал. Я его не читал, думал: футурист, вроде Крученых, Бурлюка и остальных, я их терпеть не мог. <…> И как-то просто случайно через много лет после смерти Маяковского попалась мне его книга, однотомник. Я начал просматривать, прочел с начала до конца и ужаснулся на себя: как это не заметил, прозевал такого поэта, такого человека! И находился-то он совсем рядом! Поразило меня, прямо-таки потрясло одиночество этого человека. Почувствовал я это одиночество, прочтя однотомник, никто мне ничего не говорил. Далек я был от писательской среды. Наверное, никогда у него не было ни жены, ни друга. У меня настолько сильно ощущение одиночества Маяковского, что, когда вхожу с площади в метро, меня охватывает чувство тоски и своей глубокой вины перед ним» [Маяковский в воспоминаниях родных и друзей. М., 1968. С. 372–373].

Так писатель, бесконечно далекий по своим эстетическим и творческим воззрениям от Маяковского, своим видением подлинного художника точно уловил суть трагедии жизни и творчества поэта.

Читателям посоветую лишь: читайте Маяковского, читайте по-новому, с учетом всех наших сегодняшних знаний, читайте, размышляя.

И еще одно – заключительное – замечание. Рассмотрев некоторые факты, связанные с ролью в жизни и творчестве Маяковского Елизаветы Петровны Зиберт – Элли Джонс, хочу подчеркнуть, что они отнюдь не отменяют других фактов, в том числе фактов, связанных с иными именами. Но фактов подлинных, а не тенденциозных мифов. Совершенно бесперспективными и бесплодными мне представляются вопросы типа, какую же из женщин Маяковский любил больше или какая же из них была его настоящей любовью, его подлинной музой – Т. Яковлева или В. Полонская, Н. Брюханенко или, например, Н. Хмельницкая, а еще ранее – С. Шамардина или М. Денисова. Элли Джонс имеет для нас, однако, то существенное преимущество и вызывает особый интерес тем, что является матерью дочери, единственного ребенка В. В. Маяковского.

Что же касается роли в жизни Маяковского Л. Брик, то я затрагивал эту тему здесь лишь в той мере, в какой это было неизбежно при обсуждении вопроса «Маяковский – Элли Джонс».

Было бы лицемерием считать образцом высокой поэзии все вышедшее из-под пера Маяковского. В своей поденной работе он занимался и рифмовкой газетных лозунгов, и сиюминутной агиткой «на злобу дня», и невзыскательной рекламой. Да и в собственно поэтическом наследии Маяковского отнюдь не каждая вещь отмечена явной печатью гения. Но лучшие произведения Маяковского, безусловно, входят в золотой фонд отечественной словесности.

В статье 1932 года «Поэт и время» М. П. Цветаева, характеризуя нигилизм раннего Маяковского по отношению к классикам («долой Пушкина») как своеобразную «самоохрану творчества» мастера (вспомним и слова Р. Якобсона: «самооборона поэта!»), писала: «Пушкин с Маяковским бы сошлись, уже сошлись, никогда по существу и не расходились. Враждуют низы, горы – сходятся» [Цветаева М. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 359].

Именно так. Поутихнут сиюминутные страсти нашего растрепанного времени. Утесы лишь временно могут заслониться штормовой погодой. Истинные вершины остаются: им делить нечего. И вновь будет видно величие поэта Владимира Маяковского.

Вокруг наследия поэта

Погибнет все.

Сойдет на нет.

И тот,

кто жизнью движет,

последний луч

над тьмой планет

из солнц последних выжжет.

И только

боль моя

острей – стою,

огнем обвит, на несгорающем костре

немыслимой любви.

Маяковский. «Человек»

1

Первой крупной вещью В. Маяковского была трагедия «Владимир Маяковский». Известно, что поэт колебался с выбором названия этой пьесы. В цензурный комитет машинописный экземпляр произведения был представлен без названия, просто как «трагедия». Однако цензор принял фамилию автора, написанную на титульном листе крупными буквами, за название трагедии. Было дано цензурное разрешение на постановку трагедии «Владимир Маяковский». Название закрепилось.

Невольное заблуждение цензора оказалось не просто символическим. Его рукой водил прямо-таки перст судьбы. Да, Владимир Маяковский – это трагедия! Вся его земная жизнь, его смерть, даже жизнь поэта после смерти – трагедия. И эта трагедия, эта поставленная самой судьбой пьеса – многоактная, продолжающаяся и сегодня.

Конечно, Маяковский «посетил сей мир в его минуты роковые». Его творчество – действительно глас человека эпохи апокалипсиса, эпохи перелома. Эту трагедию переживали и все другие его современники. Но помимо трагического макромира, общего для всей России начала XX века, Маяковский жил еще и в собственном трагическом микромире, переживаемом им лично. Это постоянное ощущение дисгармонии, эта вдвойне трагическая жизнь завершилась трагедией преждевременной гибели поэта. Но и после этого пьеса-трагедия под названием «Владимир Маяковский» продолжалась своим чередом.