Лилия

Мать начала просить отца заполучить одну из квартир, поскольку это было чрезвычайно модно и прогрессивно. Отец, не приспособленный к отчаянному отстаиванию своих интересов даже и не пытался, убеждая и себя и всех вокруг, что квартира ему совершенно ни к чему, да и вообще он обязан ухаживать за своей вполне здоровой и не нуждающейся в какой-либо помощи матерью, да и к тому же все прогрессивное и новое в жизни его ужасно страшило и мешало.

Мама, все же не отступила и правдами, и неправдами, получила во временное пользование подобие квартиры, а именно четыре комнаты, отделённые в отсек с туалетом и ванной, словно в общежитии, которым собственно это здание и являлось в отличие от других полноценных многоквартирных домов, где другие более активные мужья с боем и взаимными уничижениями застолбили место своим семьям.

Началась долгая эпопея с просушиванием четырёх комнат, только что построенного дома. В каждую комнате расположился спиральный обогреватель, и мы с мамой по вечерам, в темноте проверяли каждый в обесточенном пока ещё доме и было в этом так много загадочного и прогрессивного.

Отец, в знак протеста никакого участия в обустройстве не принимал, отвергал идею переезда напрочь и возмущался, но уже ничего не мог поделать, поскольку чувствовал, что жена отдаляется от него с каждым днём все более и более и порой отчаивался.

Однако гордость не позволяла прогибаться, и он делал вид что не замечает.

3

Пытаясь каким-либо образом отвлечься от томивших меня мыслей эротического содержания, я начал читать. Я читал взахлёб, поглощая уйму книг разных жанров, и «Человеческую комедию» и войнушки Ремарка, и Хемингуэя и всех других, без какой-либо систематизации и особых предпочтений. Я представлял все описываемое словно в действительности – уносился мыслями в другие, иные миры – обладатель яркого воображения – причём настолько глубоко погружался, что порой забывал какой мир реальный, а какой вымышленный и бывало зачитывался так, что после какого-либо особо захватившего мой разум произведения долго приходил в себя, пытаясь разобраться где же я очутился.

Переживая все прочитанное на себе и ассоциируя с окружающим я стал категорически самокритичен– сжимался, и мямлил, боялся спросить и чувствовал себя неловко и неуклюже при общении с кем бы то ни было, как будто обманывал их и чувствовал фальшь и лицемерие, примеряя ту или иную роль бальзаковских персонажей и люди мельком заглядывая в мои бездонные глаза вдруг тоже понимали, что я читаю их насквозь и как-то неуютно себя вели и старались удалиться восвояси.

Тем временем однообразный быт неумолимо убивал какие-либо благородные чувства и за столом, я взглянув на болезненно тоскующую маму, вдруг ясно прочитал её мысли, возможно не точно, но смыслом понятные, что-то вроде: «каждый день…одно и то же…проходит жизнь, и я увяну так и не успев расцвести…замкнутый круг…тоска…»

Она вдруг ясно осознала, что никогда ничего не изменится, так будет десять и двадцать, и тридцать лет, каждый день, за этим столом, утром и вечером, туда и обратно – работа, дом, дети – ни любви, ни страсти, ни приключений. Это осознание неизбежности било по её девичьим амбициям, и она как подкошенная тяжело опускалась на стул и была в этом невыразимая горечь и от того ей хотелось завыть волчицей и пуститься наутёк в неизвестность только чтобы ожить, как-бы то ни было разнообразить своё существование.

Супруга избегала смотреть в сторону мужа, а когда падал взгляд он ей был до отвращения неприятен, и ведь всегда будет рядом, неопрятный и нежеланный уже, и даже все более неприятный чем обычно и чувствуя свою вину, она пыталась оживить чувства (может быть пробудится прежнее увлечение им?). Она его обнимала, прикасалась, целовала, но было уже совершенно ясно, что любовь если и была не вернётся и после этого злилась ещё сильнее, и он становился ещё ненавистнее.

Мужчина будучи не глупым, понимал и правильно растолковывал происходящее, но упрямая гордость преподносила все в несколько завуалированном виде, и он не нашёл ничего лучшего как попытаться пробудить интерес, приподнять свою ценность и совершил глупость.

Следующей яркой и незабываемой вспышкой в памяти явилась миловидная дамочка, невзначай проходившая мимо нашего дома. Она обратила внимание на меня, оказавшегося какого-то рожна на улице как раз в тот момент, мигом оценила внешнее сходство сына и отца, спросила меня и получив утвердительный ответ, дыхнув лёгким перегаром, всучила мне слегка примятую розочку с просьбой передать, что с любопытством мной и было сделано, причём в присутствии матери (не задумано так, она была не замечена мной). Впрочем, так оно и должно было быть, отец по всей видимости втайне этого желал.