«Ловко это мы подпустили епископа Тьерри, очень ловко, – думал Робер, – таким образом, его роль будет удостоверена свидетельскими показаниями; получается весьма складно, все одно к одному».
–
– Ого, это существенно, весьма существенно! – вскричал Робер. – Этого даже я не ожидал. Никто мне никогда не говорил, что Маго дала свое согласие! Вы видите, видите, друзья мои, какова же ее подлость!.. Продолжайте, мэтр Тессон.
Присутствующие тоже не остались равнодушными. Кто покачивал головой, кто переглядывался с соседом... И впрямь, документ этот огромной важности...
–
Гости в знак одобрения важно кивали головами. Рыцарь Анжес из Парламента простер к Роберу обе руки, как бы говоря: «Ну вот, ваша светлость, считайте, что тяжба уже выиграна».
Нотариус продолжал чтение:
–
При этих словах Робер подскочил в креслах. Графиня де Бомон побледнела. Дивион, стоявшая в углу, чуть не лишилась сознания.
Но не только эти трое расслышали слова «тысяча триста двадцать второго». Все головы, как по команде, удивленно повернулись в сторону нотариуса, но и тот тоже сидел, как оглушенный.
– Вы, кажется, прочитали «тысяча триста двадцать второго»? – спросил рыцарь Анжес. – Очевидно, вы хотели сказать триста второго, то есть год смерти графа Робера?
Мэтр Тессон и рад был бы обвинить себя в этой оговорке; но бумага вот здесь, перед его глазами, и там черным по белому написано «тысяча триста двадцать второго». А если кто захочет еще раз взглянуть? Как такое могло случиться? Ох, и покажет им всем его светлость Робер! А сам-то он, Тессон, в какое грязное дело дал себя впутать. В Шатле... за такие дела наверняка попадешь в Шатле!
Но так или иначе надо было выпутываться, исправить непоправимое...
– Тут, очевидно, неясно написано, – пробормотал он. – Ну да, конечно же, надо читать тысяча триста второго...
И, быстро окунув перо в чернильницу, он вычеркнул что-то, что-то подправил, чтобы получилась нужная дата.
– А имеете ли вы право исправлять бумаги? – кислым тоном осведомился Анжес.
– Ну конечно, мессир, – отозвался нотариус, – тут под словом стоят две точки, а прямая обязанность нотариуса исправлять нечетко написанные слова, под которыми эти точки стоят...
– Совершенно верно, – подтвердил архидиакон Авраншский.
Однако это, казалось бы, незначительное происшествие начисто разрушило то первое прекрасное впечатление от документа.
Робер кликнул пажа, шепнул ему на ухо, чтобы скорее накрывали к обеду, и сделал попытку оживить разговор.
– В конечном счете, мэтр Тессон, как по-вашему, письмо подлинное или нет?
– Безусловно, ваша светлость, безусловно, – поспешно отозвался Тессон.
– И по-вашему тоже, мессир архидиакон?
– По-моему, подлинное.
– Возможно, вам следовало бы, – дружески заметил сир де Бреси, – следовало бы сравнить это письмо с другими письмами покойного графа Артуа, датированными тем же годом...
– А как, дорогой мой друг, – ответил Робер, – а как же их сравнить, если все документы хранятся у моей тетки Маго! Я лично считаю, что письмо подлинное. Таких вещей не выдумывают! Я сам половину из того, что здесь написано, не знал, и в частности, что Маго отказалась от наследства.
В эту минуту во дворе заиграл рожок. Робер хлопнул в ладоши.
– Сигнал мыть руки, мои сеньоры! Пойдемте ополоснем кончики пальцев – и за стол!
Он в бешенстве метался по спальне графини, своей супруги, и половицы тряслись под его ногами.
– Вы же его читали! И Тессон читал! И Дивион читала! И никто из вас не заметил эти злосчастные «двадцать второго», а из-за этого пустяка может рухнуть здание, с таким трудом возведенное.