Лилия и лев

– Вот здесь, – трибун указал на площадь древней римской курии, – вот здесь был убит Цезарь… Не окажете ли вы, высокородный сеньор, одной услуги, причем весьма важной? Вас еще никто не знает, никому не известно, кто вы, и пока вы можете разъезжать по стране, как простой горожанин, житель Сиены. Я намерен помогать вам всем, что только в моих силах; но для этого я должен остаться в живых. Я знаю, против меня готовится заговор. Я знаю, что враги мои ищут моей погибели! Знаю, что перехватывают моих гонцов, которых я посылаю за пределы Рима. Отправляйтесь в Монтефьясконе, предстаньте от моего имени перед кардиналом Альборнезом и скажите ему, пусть пришлет мне, и как можно быстрее, войска.

В какую переделку за столь короткий срок ухитрился попасть Джаннино! Требовать себе французский престол! И только-только он успел стать претендентом на корону Франции, как тут же превратился в мессира римского трибуна и едет к кардиналу просить тому на помощь людей. Он не ответил ни да, ни нет, он уже сейчас ни на что не мог ответить отказом, но и ни на что не мог согласиться.

На следующий день, 5 октября, проскакав полсуток, он добрался до этого самого Монтефьясконе, проезжая который всего пять дней назад он так хулил Францию и французов. Он имел беседу с кардиналом Альборнезом, который тотчас же решился идти на Рим со всем имеющимся в его распоряжении войском, но было уже слишком поздно. Во вторник, 7 октября, Кола ди Риенци был убит.

4. Посмертный король

А Джованни Французский возвратился к себе в Сиену, снова занялся банковскими операциями и торговлей шерстью и в течение целых двух лет вел себя ниже травы, тише воды. Только стал чаще глядеться в зеркало. И каждый вечер, ложась в постель, он напоминал себе, что он сын королевы Клеменции Венгерской, родственник государям Неаполитанским, праправнук Людовика. Святого. Но природа не наделила его безудержной отвагой души: где же это видано – в сорок лет вдруг покинуть Сиену и крикнуть во всеуслышание: «Я король Франции!», да его тут же безумным сочтут! Особенно же заставило его призадуматься убийство Кола ди Риенци, его покровителя, правда, покровительство это длилось всего три дня. И к тому же, чего он пойдет искать?

Однако трудно было сохранить полную тайну, хоть чуточку не проболтаться своей жене Франческе, любопытной, как и все женщины, своему другу Гвидарелли, любопытному, как все нотариусы, и своему духовнику фра Бартоломео из ордена доминиканцев, любопытному, как вообще все исповедники.

Фра Бартоломео, восторженный и болтливый итальянский монах, уже видел себя капелланом короля, Джаннино показал ему бумаги, полученные от Риенци, а монах под рукой разболтал о них всему городу. И вскоре сиенцы уже шептались об этом чуде – подумать только, их согражданин оказался законным государем Франции! Перед палаццо Толомеи собирались толпы зевак; когда к Джаннино приходили заказывать шерсть, то сгибались перед ним в три погибели; считалось честью заключить с ним торговую сделку; на него указывали пальцами, когда он шагал по узеньким сиенским улочкам. Французы, прибывавшие в Сиену по коммерческим делам, утверждали, будто он как две капли воды похож на тамошних принцев крови, такой же белокурый, толстощекий, с такими же бровями вразлет.

И вот уже сиенские купцы разнесли эту весть, отписали во все государства Европы, где имелись отделения итальянских банков. И тут вдруг обнаружилось, что братья Журден и Антуан, двое августинцев, которых числили почему-то в мертвых, ибо в письмах своих называли они себя недужными старцами, оказались живы и здоровы и даже готовились отправиться паломниками в Святую землю. И вот уже два этих монаха написали в Совет Сиенской республики, дабы подтвердить свои прежние показания; а брат Журден написал даже самому Джаннино, изложив ему все беды, обрушившиеся на Францию, и заклиная набраться мужества!

А беды и впрямь были велики. Король Иоанн II, «лжекороль», как именовали его теперь сиенцы, истощил весь свой воинский гений в великой битве, которую он дал врагу на западе Франции, близ Пуатье. И коль скоро его покойного батюшку Филиппа VI разбила под Креси пехота, Иоанн II, готовясь к битве при Пуатье, решил ссадить с коней своих рыцарей, но приказал им не снимать тяжелых доспехов, так они и двинулись на неприятеля, поджидавшего их на вершине холма. Всех его рыцарей искрошили в их панцирях, точно вареных омаров.