— Теперь понятно, что происходило в Каслбойне в конце 1340-х, — продолжала я. — Вообрази ситуацию: епископу очень хочется получить красивый новый ковчег для реликвии Робера де Фэ, и он торопится — приближается святой юбилейный 1350 год. Собраны немалые деньги, их отправляют на континент вместе с описанием заказа, скорее всего расплывчатым. В Европе как раз мода на солидных размеров ковчеги и полихромную деревянную скульптуру. В Германии и Франции мастера набили руку на том, что пользуется спросом — статуях Девы Марии с Младенцем, причем Марии Кормящей. И наш заказчик получает ковчег, но, увы, не совсем такой, как некоторые ожидали. Рядом с ним их любимая икона меркнет: разодетая, совсем как живая, соблазнительная женщина не чета закопченной картине, которая не больше нынешней средней величины фотографии в рамке… А вдруг она оборвет те незримые нити, что за сто пятьдесят лет связали сердца и души верующих с Каслбойнской Мадонной? Нет уж, спасибо — такого нам не надо.
— И началась свара?
— Еще какая. Я думаю, Джоан Мортимер наняла надежных людей, которые спрятали и статую, и «главное сокровище» — чем бы оно ни было. Позднее их всех скосила «черная смерть», и о тайниках позабыли. Сокровище, возможно, отыскали, а следы статуи навсегда затерялись. Пока общество оправилось от эпидемии, много воды утекло.
— А может, ее намеренно оставили лежать подальше от людских глаз, — предположил Финиан.
— С какой стати?
— Из-за раздоров, которые она спровоцировала.
— Слишком ценная вещь, могли ведь продать.
— Возможно, с ней связано что-то еще, оскорбительное для людей.
Сейчас мне было хорошо с Финианом. Как в старые времена. Я задумалась над его словами.
— Знаешь, мне и самой нечто подобное приходило в голову — верующих могло шокировать ее сходство с Марией Магдалиной. Но раз коренным ирландцам она понравилась, значит, едва ли воспринималась как чересчур неортодоксальная. В христианской традиции кельтов к Богоматери относятся с благоговением.
— Самое поразительное, что после всех событий образ — будь то икона, статуя или фреска — просуществовал еще двести лет.
— Действительно, трудно поверить. — Впрочем, заняться этим лучше в другой раз. — Сейчас давай снова просмотрим записи. С латинским у меня все в порядке, а чтобы кого-то казнили голодной смертью, никогда не слыхала. Что значит ad dietam?
Финиан сомкнул руки за головой и откинулся на спинку стула.
— Страшный приговор. Приводился в исполнение с жестокой изощренностью. В первый день тюремного заключения несчастный получал три кусочка черствого хлеба. На следующий — три глотка воды из лужи. И так день за днем, пока не умирал.
— Жуткое наказание — не важно, за что.
— Несомненно. Тем более что имелась куда более приятная альтернатива — раздавить, завалив тяжелыми каменными плитами.
— Очень смешно. Ты прямо как тот весельчак, что ad dietam придумал. А кто такой Доннкад Макмарроу?
— Папаша Дермота Макмарроу, того, что привел в Ирландию англонорманнов из Уэльса и изменил весь ход нашей истории. Доннкад был гнусным типом, и когда правил Дублином, его там терпеть не могли.
— А умер как?
— Сограждане прикончили во время заседания в зале собраний. Но запомнился он больше тем, что произошло после. Тогда верили, что животным нив коем случае нельзя прикасаться к покойнику — табу. Так вот, в знак презрения, когда хоронили, в гроб вместе с ним положили дохлого пса.
— Господи… — Неужто правда?
— Что с тобой? — Финиан привстал со стула, встревоженный моей реакцией — я шлепнула себя ладонью полбу, не сознавая, что делаю.
— Все в порядке. Просто… очень может быть, что в свинцовом гробу лежали останки Мориса Тьюита. Его признали виновным в краже вещей и денег у паломников и приговорили не только к смерти от голода, но и к тому, чтобы он разделил судьбу Доннкада Макмарроу.
Но если это Тьюит, почему или каким образом подле него оказался гроб, в котором спрятали статую?
— Тебе его имя нигде больше не попадалось?
— Нужно посмотреть. — Финиан повернулся к компьютеру. Я вспомнила, что из двух гробов тот, что со статуей, был поменьше, — возможно, предназначался для женщины?
Снова послышался далекий телефонный звонок. Странно, параллельный телефон Финиана на столе почему-то молчал.
— Непосредственно о нем ничего найти не могу. А вот жена его упоминается в связи со смертью в 1362 году.
— Что там о ней сказано — слово в слово?
— Рождество: Фьоннюала Ни Шелле, вдова Мориса Тьюита, умерла и предана земле на кладбище монастыря, где окончила дни свои, подвергнутая епитимье за грехи мужа.
— Что ж, должна сказать, мне нравится, как все совпало, и круг замкнулся. В конце концов, Морис Тьюит и статуя оказались в одном склепе, бок о бок, в свинцовых гробах, а оплатили все паломники, которых он беззастенчиво обкрадывал.
Финиан снова принялся терзать бороду.
— Объясни еще раз, только медленно.