Лиловый (I) (СИ)

-- Племя снимается с места завтра утром, -- сообщил Сунгай, глядя куда-то в сторону. -- Но я отправлюсь одним из первых, уже ночью. Так что, наверное, завтра уже не увидимся.

-- Удачи тебе, Сунгай, -- вяло отозвался Острон. -- Да пребудет с тобой Сирхан.

-- Ха, не прощайся со мной так, будто мы больше никогда не встретимся, парень. Что-то мне подсказывает, что это не последняя наша встреча.

-- Может быть, -- смялся он, -- ведь теперь у нас с дядей совсем ничего нет, и ничего нам не остается, только продолжать скитаться по Саиду. Вдвоем выйдет быстрее, чем с племенем.

-- Разве вы не останетесь в племени Аделя?

-- Не думаю, -- Острон передернул плечами и состроил физиономию из-за резкой боли. -- ...Не нравится мне этот Адель.

-- Конечно, не нравится, -- рассмеялся джейфар, хлопнул его по здоровому плечу и пошел прочь.

Солнце убыстряло свой ход, оказываясь все ближе и ближе к горизонту; Острон положил ладонь на рукоять ятагана, засунутого за пояс. Конечно, по традициям в лагере только часовые ходили вооруженными, но времена изменились, и все находившиеся в оазисе люди сейчас держали оружие при себе, даже женщины, даже дети постарше.

Девичий голос среди пальм отвлекал его, но Острон заставил себя все внимание перенести на острие ятагана. Меч прошлой ночью лишь доказал безупречность своей ковки: ни царапины на нем не было, и даже лезвие не слишком притупилось, пройдя через столько тел. Он медленно извлек ятаган из-за пояса и принял боевую стойку, которой его учил дядя. Тут же заныло плечо. Рана достаточно глубокая, если верить словам перевязывавшего его джейфара, но, если так можно выразиться, удачная: никаких важных мест не задето. Останется шрам, да и тот не очень большой.

Ну, по крайней мере, рука его слушалась. Невзирая на боль. Острону все еще было досадно за то, что он потерял сознание посреди боя, и он решил, что должен во что бы то ни стало научиться стойкости. Пусть боль пронзает плечо и шею, пульсирует в животе, заставляет пальцы неметь: он не должен выпустить рукоять оружия и уж тем более отключиться.

Барбет продолжал играть, и девичье пение все лилось из сгущающихся сумерек; он терпеливо повторял упражнения, выученные еще в юности. Дядя учил его всему, и Острон подумал о дяде. Дядя Мансур славился на все племя, как непревзойденный охотник на пустынных львов, но доводилось ли ему прежде убивать людей?

Дядя нашел его сидящим прямо в песке, уже когда совсем стемнело. Острон хрипло дышал, и его руки безвольно лежали по обе стороны; рукоять ятагана по-прежнему была зажата в правой.

-- Ты никак упражнялся с мечом, -- буркнул дядя, опускаясь на корточки рядом с племянником. -- Не рано ли? Посмотри, твои повязки все в крови.

-- Это не должно остановить меня, -- прошептал Острон и запрокинул голову. Огромное лиловатое небо пустыни простиралось над ним, от края до края, расчерченное острыми листьями пальм, испещренное ясными звездами. Барбет давно стих, и сами звуки лагеря стали еле слышимыми: люди готовились к беспокойной ночи. Силуэты в тюбетейках-хафсах бегали в сени деревьев. Джейфары сворачивали свой лагерь, расположенный на краю оазиса, в глубине которого понемногу засыпали нари.

-- Это остановит тебя, если ты будешь действовать необдуманно, -- возразил дядя Мансур. -- Ты должен подождать хотя бы до тех пор, пока раны не затянутся.

-- А на нем не было ни царапины!

-- Так он воевал на стене Эль Хайрана.

Острон промолчал, глядя в небо. Становилось холодно, и легкая рубашка уже не спасала его от усилившегося ветра. Особенно замерзло больное плечо, все мокрое от крови.

-- Пойдем, пойдем, -- дядя Мансур взял его за локоть. -- Нужно поменять повязки. Если ты сейчас простынешь и свалишься, будет очень весело.

Он все-таки поднялся и пошел за дядей. Тот отвел его в юрту, которую им дали в лагере; внутри было пусто и совсем необжито, но хозяин юрты сказал, что они могут ее не отдавать: значит, это их единственная принадлежность после атаки безумцев.

В юрте нашлась Сафир. Она сидела с иголкой и что-то штопала. Увидев Острона, всплеснула руками.

-- Во имя Мубаррада, ты что, встретил еще один отряд одержимых?

-- Нет... -- растерялся тот, а дядя немедленно сдал его с потрохами:

-- Мой идиот-племянник сам не хуже одержимого, Сафир. Весь вечер махал ятаганом, пока никто его не видел. Я-то думал, у него есть что-то вот здесь, -- и легонько постучал ему по затылку.

-- Я поменяю повязки, -- вскинулась девушка. -- Садись.

Это было небольшое утешение. Острон послушно сел, на ходу расстегивая рубаху.

-- Что говорят старейшины, дядя? -- спросил он. -- С джейфарами понятно, они отправились оповещать остальных, но с нари?

-- О, с нари еще понятнее, -- рассерженно отозвался дядя Мансур. -- Они будут жить, как жили всегда! Просто теперь по ночам будут выставлять больше часовых. И всегда держать при себе оружие. Глупцы! Будто кто-нибудь другой спасет их, пока они прячутся в пустыне, как песчанки по норам.