Лимонка в тюрьму (сборник)

Пройдя знакомую процедуру пребывания на «сборке», я оказался в «стакане» автозака. После месяцев наблюдения в окне вместо дневного света кусков грязной ваты и порванного картона, затыкавших щели «намордника», было любопытно взглянуть на вечерний город. Через вентиляционное отверстие в двери «стакана» и грязное, поцарапанное оргстекло двери автозака я увидел витрины, машины, здания, светофоры, людей… Всё это было из другого мира, пролетало перед глазами, как галлюциногенное видение, как обрывки иллюзий. Прерывистое рычание зиловского мотора оказалось намного реальней.

Наконец машина подъехала к какому-то «режимному объекту» и, пройдя систему пропусков, встала во внутреннем дворе. Водитель с конвоирами без слов вышли, и я остался один. Одиночество продолжалось долго. Машина стояла напротив двери здания. Было слышно, как обитатели здания внутри закусывают и выпивают. Морозец стоял градусов 15. В тесноте «стакана» я умудрился постепенно вытащить из баула и надеть на себя оставшиеся тёплые вещи. Постепенно возникла догадка, что я, очевидно, нахожусь во дворе Пресненской пересыльной тюрьмы и жду, когда соберут других этапируемых, после чего всех повезут на запасные пути вокзала грузить в «столыпин».

Часа через три моя догадка подтвердилась. Набив автозак народом и запихнув ко мне в «стакан» ещё одного долговязого зэка, конвоиры расселись по местам, и мы двинулись в путь. Постепенно удаляясь от многолюдных улиц, попетляв по каким-то ухабам, машина остановилась. «Сейчас будем ждать, пока подгонят «столыпин» на запасные пути», – сказали бывалые зэки. Ожидание было длительным и молчаливым. Все уже порядком задубели.

Наконец снаружи послышался шум подъезжающих машин, хлопанье дверей, голоса. Дверь открылась и в проёме, на фоне света ртутных фонарей, освещавших пути, на фоне пара, исходившего от людей, появился темный силуэт: «Я начальник конвоя. Тех, кто не знаком с правилами конвоирования, ставлю в курс, остальным напоминаю. При выкрике фамилии отвечаете: «Я», по команде выпрыгиваете с вещами на улицу, сразу приседаете на корточки. Вещи возле себя, руки на затылок. Смотреть только вниз! Называете свое имя-отчество, год рождения, статью. При передвижении смотреть только под ноги! В случае попытки к бегству конвой стреляет без предупреждения!»

И понеслось: фамилия – отклик «Я!» – открывание соответствующего отделения в автозаке – шум приземляющегося тела и вещей – скороговоркой остальные данные – крики и мат конвойных – глухие удары «демократизаторов» по спинам, очевидно для придания большей бодрости. Постепенно всех по парам пристегнули наручниками к длинному металлическому тросу, связавшему всех цепочкой. Второго зэка в моей паре страшно трясло то ли от холода, то ли от страха, то ли от нервного напряжения. Через натянутый металлический трос я чувствовал его дрожь. «Что же его так колбасит?» – подумал я. И, не обнаружив за собой подобного, не без удовлетворения отметил: «Значит, я крепче его, морально сильнее».

Впереди меня оказался парень с огромнейшим баулом. Он его еле поднимал. И теперь, во время прыжков по рельсам, не в силах его нести, он волок его за собой. Ручки трещали и рвались, баул болтался у меня под ногами. Отчаянно запинаясь за проклятый баул, матеря его хозяина, я тем временем получал сзади чувствительные удары «демократизатором». Пара наша была последней. «Не растягиваться! Не растягиваться!»

Прокляв все на свете, мы наконец-то добрались до «столыпина». Таким же порядком бодро заскочили в вагон и забились в два купе-отсека, человек по 15–20 в каждое. Все оттирали щеки, «оттаивали», дышали на руки. Через некоторое время последовала сортировка по режимам: «общему», «строгому» и «особому». Являясь единственным не осужденным, я, соответственно, и был помещён отдельно в «половинный» отсек с двумя полками.

Немного отдышавшись, приготовился к шмону. Про шмоны на этапах я был наслышан. Конвоиры, как правило, пользуются полной зависимостью этапируемых и при желании имеют множество возможностей ущемить их интересы даже в мелочах. Зэки, как правило, стараются как-то «подмаслить» конвой. Обычно отдают им сигареты. С моей стороны «жертвой» шмона стал тюбик зубной пасты «Колгейт», который приглянулся одному конвоиру – здоровенному башкиру. Воодушевив себя мыслью, что это приобретение приобщит его к проведению более частых гигиенических процедур, я не стал огорчаться. Пощипав буханку хлеба, выданного в качестве дорожного пайка на Бутырке, съев всухую пакет макарон быстрого приготовления, я улёгся на верхнюю полку. Наученный арестантским опытом спать в любом положении, при первом удобном случае и в любых условиях, долго я не ворочался.