Лимонка в тюрьму (сборник)

Нас повели к воронку. И я пошёл своим путём, а молодая пара, наверняка проводив нас взглядом до люка – двери автозака – и подождав, пока мы все не утонем в этом автомонстре, отправилась по своему, счастливому пути.

Через полчаса автозак нас привёз на Уфимский централ.

Уфимский централ

Уфимский централ находился на улице Достоевского. Имени моего любимого писателя, сидельца, с которого я и начал увлекаться классической литературой, будучи подростком. И возможно, именно это увлечение меня и привело в итоге сюда, на улицу Достоевского.

Через час мы выгрузились из автозака и встали внутри сумрачного внутреннего дворика, лицом к стене. Нас по очереди уводили через утопленные в асфальт низенькие двери с промежутком в десять – пятнадцать минут. Наконец дошла очередь до меня.

Сначала привели на склад, где два прапорщика сказали взять только сменное белье, если имеется в наличии. Ложку, кружку, шлёмку и кипятильник, если есть. Мыльно-рыльное, до двух полотенец, одну пасту и щетку, если, опять же, есть. Сланцы.

– До двух консерв и другие неиспорченные продукты ограниченно, если имеются. Если нужны – судебные документы, если имеются.

– А где норма ограничения? – поинтересовался я.

– На усмотрение администрации, то есть нас, – сказал, весело улыбаясь, один из надзирателей явно не зло и, скорей, дружелюбно.

Что-то из продуктов разрешили взять, что-то оставили, сказав, что потом напишу заявление, если захочу их получить.

Я стал просить ещё и книги, которых было у меня более десятка на руках. Ведь я не знал, сколько мне придётся сидеть там. И сам почитаю, и другим могу дать.

Мне разрешили сначала одну. Но потом, увидев мое обвинительное заключение, разрешили взять… ещё одну. Это были стихи Емелина и Лимонов «В плену у мертвецов».

Затем меня ввели в комнату, где сидел человек в белом халате. Я по его приказу разделся, он осмотрел меня. После просьбы показать член и надавить на головку спокойно отправил меня. Дальше.

Дальше был душ. С традиционной едва тёплой водой.

Напарившись в вагонах, я с удовольствием наконец помылся, смывая дорожную пыль и грязь. Особо не торопили, точнее, торопили, но не грубо, а так, нехотя будто. Но я знал, что уже вечер, а за мной ещё прилично оставалось народу. Последних и так за полночь мыть будут. А им ещё спать.

До утра меня продержали в нежилой камере, куда потом привели ещё двух парней. Их доставили сюда из Уфимского КПЗ. Мы заварили чифирь, но у парней ничего ещё не было на руках, а у меня и чай с конфетами, и кипятильник, так что я и приготовил всё.

Я уже полгода не пил чифирь, поэтому провёл с ними за разговорами всю ночь и утро.

Один за какой-то угон попал, это была его вторая ходка. Дмитрий.

Второй был татарин. Как зовут, не запомнил. Сказал, что за гоп-стоп, но, в отличие от Дмитрия, был слишком разговорчив и вызывал своим многословием какое-то недоверие.

Днём меня повели по коридорам, по складам, получать матрасы и подписывать какие-то бумаги. Через пару часов волокиты, оформления и переоформления меня втолкнули в одну из камер их пятого корпуса. Здание было поздней постройки, но окнами выходило на «корабль», которому было лет двести. Ещё одно, более старое здание не было видно. Но и про него мне много рассказывали. Что там камеры маленькие и что там строение принципиально другое, наподобие Крестов и Бутырки, с большими пролётами. И что на корабле политические и особо опасные содержались, а потом малолетки.

По описанию, где-то именно там содержалась и эсерка Ирина Константиновна Каховская.

Утром меня повели получать матрас с подушкой. Ложек, кружек и шлёмок, как на Бутырке, не выдавали. Потом отвели в хату.

Хата встретила меня с любопытством. С Москвы, да ещё с такой странной делюгой. Блатных, какие были по большому счёту на других централах, я не встретил. В хате были в основном мужики.

Тут появился с верхнего яруса ближних к параше нар глупо улыбающийся мальчишка. Выглядел он как-то странновато и не совсем типично для тюрьмы. Я видел много разных людей, сидевших и сидящих. Разных мастей, понятий и взглядов. Все они были разные, но этот выглядел как-то особо глупо и нелепо.

Мне о нём рассказал смотрящий за нашей хатой, такой же, как он, молодой татарин. Ему недавно исполнилось восемнадцать.

– Он обиженный, пассажир – заехал сюда на несколько месяцев. Суд дал ему пять месяцев, тут досиживает, в июне нагоняют.

– А за что от общака отъехал?

– Он «пилоточник», сам сознался. Говорит, что жена предложила ему на нос пилотку натянуть. Он её спросил – а потом у меня в рот возьмёшь? Ну и нае…ла, сука. Правильно я говорю?

Парень кивнул, так же глупо улыбаясь.