«Лимонка» в войну

Усатый вопросительно и долго смотрел на Абдусалома. А потом, придвинувшись ко мне, стал негромко рассказывать про самолёт. Абдусалом и пограничник тоже перегнулись через стол, и мы вчетвером почти сошлись лбами над остывающими шашлыками и кабобами.

– Месяц назад к нам на дозаправку сел ваш российский пассажирский рейс из Душанбе. Не слышал такую историю? Ещё до посадки мне из Душанбе позвонил мой начальник, генерал, и сказал, что на борту тонна! Представляешь, сколько это! Тонна самого лучшего афганского героина, четыре девятки! Я про такой первый раз слышал. Чище нет. С героином летит человек, на таком-то месте сидит. Без оружия. Приказ – надо брать. В Душанбе не стали, шума испугались. Самолёт ведь ваш, российский. Мы быстро посовещались, самых верных людей взяли и пошли. В салон вошли, а этот, твой друг, джинн, уже успел спутниковый телефон настроить, кому-то позвонил и нас спрашивает: «Кто главный?» Я ему говорю, мол, сейчас узнаешь, собака, кто главный. А он мне трубку протягивает: «На, поговори!» Из трубки тот же самый мой генерал, что приказ отдавал, меня по имени называет и приказывает: «Подождите!» Как подождите, наши люди героин уже в багажном отделении нашли! Тут Абдусалому звонит и его генерал, и тоже приказывает: «Ждать! Не трогать». Сидим, ждём, пассажиры волнуются, мы нервничаем, а он смеётся над нами, колхозники, говорит, не знаете, с кем связались, в жопу меня ещё поцелуете. Нет, говорю, щенок, не дождёшься. Четыре часа они там наверху рулили, наверное, до вашего Путина дошли. Смотрим, рядом вертолёт опускается, наши, ваши генералы, русские, в штатском в очках люди. Руками машут, кричат, не слышно что. Тот генерал, что мне звонил, в самолёт залез, чёрный, трясётся весь от злости. Приказ, говорит, Рахмонова: «Отпустить самолёт! Головы поснимаю, если тронете кого!», и улетел вместе со всеми. Гадёныш этот, Абдулло, когда мы собрались выходить, мне прямо в рожу плюнул, а Абдусалома взял за галстук и к заднице своей приложил. Оттрахал бы, кричит, да некогда. Мы хотели его всё-таки пристрелить, не стали мараться, так ушли.

Я двадцать пять лет служу, даже когда гражданская война была, такого позора никогда не видел. Рейс улетел, мы бешеные. Так унизили при подчинённых, при пассажирах. Там ещё корреспонденты были немцы, из Москвы один, газетчик. Немцы ничего не поняли, а московский – всё выспрашивал, почему не летим, почему не летим. Не читал ничего? Я давай сразу звонить корешкам-особистам в Домодедово, так и так говорю, у вас порядка больше, берите от нас подарок, только щенку этому, прошу, хлебало как следует набейте и привет от нас передайте.

Вечером звонят – куда там, говорят. На поле с мигалками встречали, нас близко не подпустили. Абдусалом позвонил родственнику своему при нас. Ругается. Тот ему говорит, ничего сделать было нельзя, а наглеца этого я тебе найду, и делай с ним, что хочешь. И вот сегодня позвонили мне, не знаю, кто, и говорят, принимайте посылку, ваш лягушонка летит в коробчонке № такой-то, из-под стиральной машины, запакована хорошо. Думает, что летит в Душанбе. Как он в салон вылез, не знаю! Ты ему не помог, случайно?

– Я спал всю дорогу. Какие-то сказки поёте, взрослые мужики, бред, чушь полная.

– Нет, брат, не сказки. Не понимаешь, куда попал, что ли? В жопу ты попал! Здесь всё так. Так Масуд твоему Путину за пушки платит! Героином, понял! А вояки ваши возят на своих транспортах. Сначала в Москву идёт, потом в Европу. Знаешь, сколько героин за Пянджем стоит? Шестьсот долларов килограмм. А в Москве пятьдесят тысяч! А в Амстердаме сколько? Те танки, что сюда гонят, – дерьмо, хлам, «Т-55», шестьдесят третий год выпуска, сам видел, снаряды – два из трёх не взрываются, вертолёты без приборов, старьё, а засчитывают, как новые. На вес чистого золота выходит! А Масуду куда деваться, его талибы к самой речке прижали, пять километров полоска. Этот самолёт случайный был, у вояк транспорт сломался, вот и погрузили на гражданский, так спешили. Твой этот Абдулло – он никто, гондон одноразовый, он тебе правду сказал, у них даже баб нет, друг друга в зад пользуют. Он должен был только позвонить и всё, и молчать. А он то ли псих, то ли под кайфом был. Ты из-за него пропасть хочешь? Жизнь сломать? Ладно, давай, что он тебе дал, ты последний его видел в самолёте.

Я откидываюсь на спинку стула, долго шарю в кармане и достаю скомканную бумажку. Разворачиваю и разглаживаю её пальцами на столе. Бумажка круглая и девственно пустая с обеих сторон. Ни одной буквы. Белая метка. Трое тупо глядят, как я медленно несколько раз переворачиваю перед их носами этот маленький неровный кружочек бумаги в клеточку. «Мне конец». Музыка! Вместо музыки вспышка, дикая боль в затылке, и всё вокруг быстро погружается во мрак…

6. Сады Аллаха